Как на Дерибасовской угол Ришельевской

— У мене есть часы, — покорно ответил брат.

— Тогда засунь на них свой шнобель, — рыкнул Коля, — час ночи. Какой идиот, кроме тебе, будет в это время торговать цветы?

— Сам ты идиот, — заметил брату донельзя похожий на него родственник, — тормози возле кладбища, там этого добра больше, чем у ботаническом саду.

Коля кидает машину с братом у стены по дороге к жене и через десять минут возвращается с шикарным букетом. Еще через других десять минут он подымается с этими цветами впереди собственной морды по лестнице, а Гриша уже самостоятельно дышит в машине перегаром. Но очень скоро мимо лобового стекла, за которым скучал Гриша, пролетел букет в обнимку с его братиком.

— Вот стерва, — сказал Коля, одновременно прижимая пятак ко лбу и засовывая в машину свою морду уже без букета.

— Ага, — согласился с ним брат.

— Целовать прыгнула, а потом, гнидь сушеная, спрашивает, где я цветы достал ночью. Я автоматом сказал правду, — объяснил Грише Коля.

И они поехали дальше. Потом вылезли из машины, поднялись в парадное и деликатно позвонили у дверь.

— Кто там? — спросил их не по-ночному бодрый голос.

— Артур Валентинович, мы от Бориса Филипповича, — объяснил закрытой двери брат Коля. После случая с собственной женой он уже не хотел говорить правду незнакомому человеку. Прошел еще час и братья Николайченко с двумя чемоданами у руках вышли на свежий ночной воздух. В квартире спокойно лежал на полу Артур Валентинович. Одним ударом ножа Гриша Николайченко в его лице перерезал линию Позднякова по перекачке безналички в чистый нал. И больше того, нарушил давным-давно налаженное превращение этих самых денег, которым подыскала достойное место Рая Пожарник, в доллары. Кроме всего, директор комиссионного магазина Артур Валентинович даже при большом желании уже не смог бы поставлять фирме Позднякова новых клиентов. И о том, что государственный магазин, который на самом деле был собственностью Позднякова, для него уже накрылся, так об этом после всего сказанного можно просто помолчать. Как и за то, что вытаскивали от директора с рукояткой ножа между шестым и седьмым ребром братья Николайченко, чтобы хоть как-то компенсировать расходы Панича после потери фамильных бриллиантов.

А в это время Жора Макинтош уже сидел напротив балабола Акулы и пристально смотрел на его наглую морду. Надо вам сказать, что Акула был сущим балаболом, потому что сам себе придумал эту линию поведения. Ну кто будет ожидать чего-то серьезного от такого шутника? Акула пользовался этим и дурил людей. Он варил сам себе гордой одиночкой, временами срывая крупный куш на том, над чем постоянно и кропотливо вкалывали фирмы Панича и Позднякова. Эти люди коллекционировали в поте лица без выходных и отпусков, а наглый Акула после хорошего навара изнывал от безделья по кабакам, спортзалам и блондинкам. И вот к такому пассажиру из зала ожидания очередного навара зашел очень занятой человек Макинтош.

— Акула, — заметил ему Жора, — может быть, тебе хватит болтаться где-то посередине? Настало время выбирать.

— Волк-одиночка не нуждается в стае, — ответил ему сильно грамотный Акула.

— Будем считать, что ты уже начал думать, — не обратил внимание на треп Макинтош. — У каждого берега своя масть. Потому что под одним продолжает плавать скумбрия, а под другим — мечет икру только говно. Ты должен приплыть к нашему берегу.

— Макинтош, не напирайте на мои нервы, — ответил Акула, нагло веселясь, хотя по животу у него пробежала судорога, — я сам по себе.

— Сам по себе бывает только труп, — сказал Жора добрым голосом, и Акула сразу понял, что он его даже не пугает, а предупреждает чуть ли не по-дружески. И во время военных действий с уклоняющимися от призыва могут поступить так, как кому стукнет по голове. Тем более в коридоре Жору ждали его мальчики.

Акула, мысленно поклявшись не забыть этот эпизод своей жизни, как всегда, улыбнулся и сказал:

— Жора, давайте считать, что вы меня уже изнасиловали. Где вы хотите?

Макинтош ответил задумчиво:

— Панич не поверит человеку с улицы. Ты не его, но и не наш. Ты крутишься в свободной охоте. Панич поверит тебе.

Акула хотел было пошутить насчет того, что будет потом, но, посмотрев на морду Макинтоша, понял, что своим согласием избежит очень неприятных последствий. Хотя Акула слыл балаболом и любил посылать приезжих в лужу под будкой Графа, он еще умел выбрать из двух зол более дефицитное. И решил пока что плыть до берега Позднякова, потому Макинтош не просто сделал Я Извиняюсь квадратные от изумления глаза, а убил мозг фирмы Панича. Несмотря на сильные мускулы фирма, лишенная мозга, могла протянуть ровно столько, сколько продлится ее агония. Поэтому Акула, внутренне перехезав того, что предстоит, очень спокойно заметил Макинтошу:

— Я буду плыть до вашего берега, даже если скумбрия у него не водится.

* * *