Как на Дерибасовской угол Ришельевской

А там Советский воспитывает редактора, который притащил ему какую-то дрянь за декабристов. Ну, может и не дрянь, но за декабристов точно. А разве в рукописи написано, что эти самые Волконские недобитки поперлись на Сенатскую площадь под влиянием идей марксизма-ленинизма? Ни хера подобного. Поэтому Советский вытащил свой цитатник и с удовольствием напомнил редактору — Владимир Ильич брякнул в свое время: эти декабристы были страшно далеки от народа. А круг их интересов был до того узким, что колхозы в него не вписывались. И с таким союзником Советский легко погасил порыв редактора напечатать эту книжку. Потому что главный редактор твердо знал — с работы могут снять только, если напечатаешь что-то путное. И наиважнейшей своей задачей считал запрещать все произведения, в которых не было ссылок на Ленина и Брежнева с их съездами. А самым большим подвигом в своей литературной жизни Советский считал те еще похороны, которые он устроил рукописи Жванецкого.

Так Гончаренко сидит и слушает херню, которую лепит из себя Советский словами вождя революции на голову бедного редактора с его декабристами. А сам себе думает: вот если б Владимир Ильич накатал что-то вроде «Декабристы — молодцы, хоть не обрезаны концы», так Советский бы каждый год за них книжки выпускал. Особенно, если бы еще один уже покойный Ильич вспомнил, что видел какого-то там декабриста под Новороссийском. Но если Брежневу, а тем более пока живому Черненко не надо этих декабристов, так на хер они сдались Советскому и такому же читателю?

Редактор с уже похороненной рукописью вылетает за дверь вместе с ценным указанием накатать отзыв о слабости этого литературного произведения, издание которого навсегда бы опозорило политически грамотный «Фонарь», а Гончаренко кидает свой бестселлер Советскому на стол и тот уже по одному заглавию видит, что это литература повышенного для него спроса. И такую книгу надо издавать массовым тиражом, этак экземпляров тыщи три, со скоростью присвоения Черненко очередной геройской звезды на впалую грудь.

Естественным образом, редактора с рецензентами катают отзыв за новый блистательный вклад Гончаренко в дело воспитания советского человека, а наш писатель с отвращением смотрит на окружающую его жизнь, вспоминая гримасы мира капитала. И только Майка Пилипчук пару раз в неделю делает максимум от нее зависящего, чтобы писатель окончательно не пал духом и понимал: не все в нашей жизни так погано, как ему видится.

Книжка была уже набрана, как оказалось, что рукопись читали не только товарищи из «Фонаря». Тем более, Гончаренко на свою голову опубликовал в газете из нее те куски, где наиболее ярко проявился хищный оскал мира капитала. А после этой статьи продажные писаки из желтой забугорной прессы, которые, оказывается, не только лижут пятки Уолл-стриту, но и читают советскую периодику, стали мазать нашего прогрессивного писателя черной краской.

А что, Гончаренко когда-то писал неправду? Ни разу не писал. В той самой загнивающей стране он с местным ком-партийным товарищем-судовладельцем хорошо поддал в его персональном бассейне, а потом эта пара выползла на улицу. И что они видят? Они видят толпу, которая идет с нарисованными лозунгами. Так наш писатель по-английски понимает только слово «виски» и в упор не может догнать, чего там накарябано на плакатах этих борцов за права. Он спрашивает зарубежного кореша: какого хотят эти люди? А тот ему в меру знания русского языка и пальцев лепит, что они хотят свободы. Так наш прогрессивный писатель становится впереди этой демонстрации и прет воевать за лучшую долю простых людей в мире повальной эксплуатации. О чем честно накатал в своей книжке.

А эти паскуды из-за бугра помещают в своей желтой, как мировой сионизм, прессе не только статью за нашего писателя, но и его фотографию во главе той демонстрации. И поясняют, что даже популярный советский писатель и то посчитал западло не выступить на стороне сексуальных меньшинств, которым не хватает этой самой свободы. Правда, в своих мемуарах он почему-то указывает, что шел впереди заграничного пролетариата, стонущего в тисках эксплуататоров, а не гомиков, педиков и прочих лесбиек, как это видно по снимку и плакатам. И кроме того, Гончаренко зачем-то написал, что в их родном городе еще больше безработных, чем жителей. Если бы не этот злобный выпад буржуазной продажной прессы, наш читатель получил бы очередной литературный шедевр. А так набранную книжку рассыпали, и редактор Советский начал разговаривать с популярным писателем так, будто он был декабристом и пер не впереди демонстрации за свободу, а прямо на Сенатскую площадь со своими узкими интересами. Майка Пилипчук стала единственным человеком, который в меру способностей делал все, чтобы популярный писатель находил утешение если не в литературе, так хотя бы в поговорке «Хороший тухис — это тоже нахис». Хотя у нее самой неожиданно начались неприятности.

7