Как начинался язык. История величайшего изобретения

Некоторые утверждают, что изучать можно только внутренние языки, однако такая точка зрения является заблуждением. Внешние языки тоже можно изучать. В действительности, если хорошенько подумать, то делать какие-либо выводы о внутреннем языке говорящего можно только на основании изучения высказываний на внешнем языке. Внешние языки — врата внутренних языков.

Кроме того, наши умозаключения по поводу анализа высказывания или набора высказываний всегда основываются на определенной теории. Наблюдение взаимодействия говорящих — значимый источник данных о том, что известно говорящим, независимо от того, как именно мы организуем тесты. Название конкретного внешнего языка, конечно, является абстракцией — это очевидный факт. В конце концов, что такое «английский язык»? Британцы, австралийцы, ямайцы и калифорнийцы говорят на разных вариантах языка, но какой из них ближе всех к «настоящему» английскому? Как звучит «настоящий» английский? Каковы его грамматические правила? В мире слишком много вариантов английского, чтобы можно было сказать определенно, что он такое. Кроме того, предложения, истории и беседы, формирующие базу данных для обсуждения языка, не образуют его исчерпывающей характеристики. Всегда остаются данные о какой-нибудь разновидности английского, которые пока не собраны. В этом смысле английский язык — абстракция. При этом высказывания, которые мы слышим, или предложения, которые читаем, абстракциями не являются. Это очень конкретные, эмпирические источники знаний о том, что известно говорящему, что производят культуры и чем занимаются люди. Предполагая, что мы игнорируем фактически произносимое людьми (как некоторые говорят, их «речепроизводство»), чтобы понять их «компетенцию» (что люди знают о языке как противоположность тому, что они делают), мы как будто утверждаем, что экзамены в университете ничего не показывают, поскольку всего лишь измеряют результат (какие ответы дают студенты), а не компетенции (что студенты на самом деле знают). Однако экзамены существуют как раз для того, чтобы оценивать компетенции. Если компетенция, которую мы хотим понять, — это знание о том, как вступать в диалог, как рассказывать истории или произносить отдельные предложения, то понять, что знают говорящие, можно только по их действиям.

Никто никогда напрямую не изучает, что знают люди. Утверждать обратное — распространенная ошибка. О знаниях можно судить по поведению. Также нужно помнить, что цитата на с. 111 игнорирует данные палеонтологической летописи. Это указывает не только на то, что язык, культура и коммуникация были частью одного кластера социально-эволюционных характеристик человеческого познания, но и на то, что существовала медленная семиотическая прогрессия, движущей силой которой был естественный отбор.

Кроме того, если рассматривать коммуникацию как основное назначение языка, это помогает разобраться с наиболее интересной чертой языка — его социальным применением. Для многих ученых изучение грамматики языка отходит на задний план, уступая место вещам вроде паттернов разговорного взаимодействия, отслеживания темы разговора, метафоры, анализа грамматических форм на основе употребления и воздействия культуры на слова и их сочетаемость. Следуя этим идеям и основываясь на изложенных выше представлениях об эволюции рода Homo, можно вывести три гипотезы о происхождении человеческого языка. Они представляют различные точки зрения на относительную важность момента возникновения грамматики для эволюции языков.

Первая гипотеза звучит так: «Грамматика появилась последней». Согласно этой идее, первый и наиболее значительный шаг в эволюции языка — развитие символов. Грамматика — всего лишь одно из дополнений. Язык должен был существовать до грамматики. Согласно этой идее, чтобы грамматика была работоспособной, прочие элементы языка должны были ей предшествовать. Другими словами, языку нужны были символы, высказывания и разговоры до того, как он создал грамматику, чтобы структурировать и, соответственно, усовершенствовать коммуникацию.