Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

Запрещалось почти всё. В том числе нельзя было ни прямо ни косвенно упоминать, что есть такая славная организация (с функциями сплошной цензуры. — А. И.) — Главлит». — (Полностью это ведомство называлось так: Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР. — А. И.)

(Николай Андреев. «Прощай, цензура». Газета «Известия» от 02 августа 1990 г.)

А в одном из интервью телеведущий Сенкевич пояснял, как удавалось «приоткрывать железный занавес» в передаче «Клуб путешественников» при засилье в СССР КГБ (в дополнение «главлитовскому) и притом не бояться этого монстра:

… — Насчёт опасности вы сильно преувеличили. Мы знали, о чём можно говорить, о чём нет. «Клуб» не был политической или новостной передачей. …Поэтому мы не испытывали давления со стороны органов госбезопасности. …цензуру мы ощущали редко и практически всегда показывали то, что хотели.

(Газета «Столица С», № 473. — Текст приводится с сокращениями).

Как видим, испытаний реальностями не выдерживали даже самые строгие запрещения. И дело тут вовсе не в каком-то знании «чего нельзя», которое хорошо усваивали подцензурные.

В слове «ощущали» путешественником очень точно выражены хилые возможности «укрытого» государства: у него их не набиралось для всеохватного запретительства — как абсурдной политической цели. И никогда бы не набралось. Поскольку для этого нужно было бы ни много ни мало как целиком положиться на тогдашнее очень скверное (по нашим теперь более зрелым представлениям) публичное право. То есть пойти на полную замену им права естественного.

Принципиальная невозможность этого обязывает общества относиться к требованиям запрета цензуры в определённой мере снисходительно. Спорить здесь нужно, может быть, только из-за того, как бы снисходительное не слишком возобладало. На примере с пресс-центрами мы не могли не убедиться, что чрезмерная снисходительность обычно становится решающей в оценке запретов при обращении к цензуре.

Само собой, тут и обществам, и властям не обойтись без повышения грамотности и культуры по части осмысливания существа запретов и запретительства. Пока её, такой грамотности, не наблюдается. И порой запретов желают, может быть, больше, чем следует. Не только в населении, но и в органах государственной власти.

Как воспринимать, скажем, благословения церковных иерархов на издания книг и периодики богословского содержания? на проектирование и закладку храмов? на возведение монастырей, часовен и приютов? Цензура это или что-то другое? А прикрытие ответственных за чудовищные политические репрессии?

Цензурные «установления» и барьеры в своих областях частично или по-полной вынуждены использовать даже разного рода конкурсные комитеты, жюри и комиссии. Без них не обойтись при принятии важных для обществ административных решений, в обучении и воспитании молодёжи и т. д.

В конце концов ограничения, в совокупности образующие стержень любого закона или этической нормы, о чём мы уже сообщали, также есть не что иное, как та же цензура.

Элементов запретительства и поводов к нему очень много в самых разных по значению действиях общественных и властных образований, должностных и частных лиц.

Ввиду того, что в большинстве случаев использование естественных запретов нельзя представить лишённым определённого житейского расчёта или «смысла» (на сей раз в обоих этих словах можно, не смущаясь, усматривать целесообразность и принимать её!), а их не скованные законами пресечения постоянно как бы ускользают от неких ожидаемых наказаний, надо бы, кажется, поспокойнее воспринимать и дискуссионные истолкования в необъятной сфере цензуры. Хотя обстоятельствами нередко диктуется иное.

Совершенно, думается, напрасно организаторы диспутов часто предлагают название темы «цензура необходима обществам» непременно с вопросительным знаком.

Уклончивостью тут будто бы делается приглашение к спору без каких-то ограничений для участников, — приглашение к «свободе слова», а на самом деле за нею видится лишь дремучее отсутствие грамотности или точнее: знаний — о существенном в запретах, в запретительстве и в запретах на них. Причём организаторы, всякий раз демонстрируя невежество собственное, добиваются ещё и его прикрытия, — тем предположением, что в невежестве должна обязательно пребывать и публика.

Закономерно, что при подготовке обсуждений в столь блудообразном ключе ни о каком плодотворном их результате не может быть и речи. И спор становится неинтересным. Ради убогих «правил» тут порой выбрасывается даже то ценное, что наверняка могло бы служить если и не на пользу делу, то хотя бы для украшения «игры».

В качестве примера, когда самоцелью было «просто поговорить», сошлёмся на передачу по программе «Культурная революция», проходившую на российском государственном телеканале «Культура» 28.02.2002 г. с 22.35 по московскому времени (повторно 07.07.2002 с 15.30).

Хотя в пояснениях ведущего тема обозначалась не под уклончивым знаком вопроса, общее понимание смысла и существа цензуры осталось для участников шоу «традиционным».