— Я не это имел в виду, — сказал он, — просто я хотел сказать, что есть одинокие мужчины, которые очень любят детей.
— Как, например, Иисус Христос, — тут же поддержал отца дядя. В спорах дядя всегда прибегал к веским аргументам.
— Молчи, безбожник! — ужаснулась тетя Клара.
Отец сердито взглянул на тетю:
— Сиано прав! — взял со стола мясо руками и принялся жевать.
— Конечно, для тебя Сиано всегда прав, — отрезала мама, — птицы из одной стаи…
— …никогда не бросаются друг на друга, — отпарировал дядя и положил конец философствованиям мамы. С его точки зрения, для одной семьи вполне хватало одного философа.
Спор за столом становился все жарче, а ужин все холоднее. Мама встала из-за стола и удалилась на кухню, утирая разгоряченное лицо подолом юбки. Тетя Клара тут же последовала за ней. Они перешли в мамину комнату и начали молиться у домашнего алтаря. Так мама всегда успокаивала расходившиеся нервы. На отца это действовало.
Женщины уступили поле боя, и мужчины принялись за ужин; присоединился к ним и я. За столом царило молчание, даже отец ел суп без своего обычного прихлебывания. Дядя покачивал головой, будто сожалел о вспыхнувшей ссоре.
Из комнаты появились мама и тетя Клара. Отец посоветовал им все же доесть ужин, пока тот совсем не остыл, но они, игнорируя его заявление, молча проследовали к ведру с водой и выпили по стакану воды. Дядя жестом позвал за собой отца, и они спустились вниз, где отец когда-то сделал для себя бамбуковую лежанку. Только тогда за столом появились тетя Клара с мамой, поужинали они весьма плотно.
Вскоре снизу послышался смех. Я понял: отец и дядя пьют баси. Когда отец бывал не в духе, смеяться его могло заставить только вино.
Несколько дней в нашем доме стояла напряженная тишина. Мама не разговаривала с отцом, а тетя с дядей Сиано. Если одна сторона хотела спросить что-то другую, прибегали к моему посредничеству. Дело было не из легких, и я пожаловался дяде.
— И ты еще стонешь? — воскликнул дядя. — Ты что, забыл, что ли, что этот пожар разгорелся из-за тебя? Не будь этого проклятого скандала, я наверняка занял бы у тети Клары пять песо и сделал бы завтра ставку.
Разговор шел в субботу, а по воскресным дням в баррио устраивались петушиные бои.
— Поставь я завтра на белого петуха Тасио, — продолжал дядя, — наверняка выиграл бы. Грех не поставить на такого отличного петуха! Это все равно что собственными руками положить свой выигрыш в карман отцу Себастьяну.
Огорчение дяди было понятно. Он невероятно переживал, когда бывал уверен в выигрыше, а ставить было нечего. И во всем виноват я!
Отец вечером попробовал заговорить с матерью, но она не ответила. Как только он приближался к ней, она начинала топать ногами. После ужина она так зло топнула, что сломала бамбуковую планку и занозила ногу. Отец хотел было склониться и посмотреть, где заноза, но она мгновенно исчезла в своей комнате. В тот вечер посуду пришлось мыть мне с отцом и дядей.
В воскресенье, чтобы наладить отношения, отец и дядя Сиано решили пойти с матерью и тетей Кларой в церковь. Они шагали в полном молчании через всю деревню. Это было так странно, что все встречные оборачивались и удивленно глядели им вслед. В церкви отец так старался угодить матери, что даже не заснул во время проповеди отца Себастьяна.
После мессы отец Себастьян появился у нас в доме.
— Для нас это сюрприз, падре, — встретила мама его у порога.
— Хочу узнать, не могу ли я помочь вам, — ответил священник.
— В чем, падре?
Отец Себастьян поднялся в дом, сел возле окна и изо всех сил начал обмахиваться газетой, как веером.
— Мне показалось, что в этом доме не все благополучно, — начал он, — сегодня я видел в церкви Томаса и Сиано.
Мама отвернулась: чувствуя смущение, она не могла смотреть в лицо собеседнику.
— Да, падре, — сказала она, — у нас большая неприятность.
— Может, я могу быть полезен?
Отец с дядей в это время были в поле, ждали, когда отелится буйволица. Мама начала рассказывать о ссоре, тетя ей все время поддакивала, отец Себастьян внимательно слушал.
— Ну что же, — заметил священник, выслушав ее рассказ, — горю не так уж трудно помочь.
Тетя Клара села на скамейку напротив отца Себастьяна, мама подсела рядом, я устроился на полу у их ног.
— Почему бы вам не написать Педро и не узнать, как идут у него дела, может ли он приютить Криспина, не трудно ли ему будет с мальчиком? Я посоветую Томасу написать двоюродному брату Мартиниано и спросить о том же. Потом уж решайте, чьи условия лучше. Это, по-моему, единственный выход.
Мама улыбнулась. За много дней на ее лице появилась широкая улыбка. У меня отлегло от сердца, будто после долгих дней шума и скандалов я наконец услышал ее нежную колыбельную песню.
Вечером мама обратилась ко мне с просьбой написать письмо в Нью-Йорк. Я, разумеется, не сопротивлялся. Она сообщила дяде Педро много лестного обо мне, — я и не подозревал, что я такой хороший!