Как настоящий мужчина

— Как я рад, что ты оказался здесь! Не попадись мне этот комикс, я от отчаяния выпрыгнул бы в окошко. Не могу понять, зачем это маме понадобилось тащить меня сюда.

Я взглянул на комикс. Название «Книга ужасов» было как будто написано кровью. Капли ее стекали с каждой буквы. Мертвенно-бледный человек на обложке бился в предсмертных судорогах. Его душили две волосатые ручищи.

— Великолепная книжка! — перехватил мой взгляд Эдди.

Терри кашлянула, привлекая наше внимание.

— Итак, господа, у вас здесь порядок, я удаляюсь в сугубо дамское общество.

— Валяй, — милостиво разрешил Эдди.

Не успел я поблагодарить Терри, как она закрыла за собой дверь.

— Хочешь посмотреть книжку?

— Не сейчас.

У меня не было настроения читать. Я был очень доволен, что встретил себе подобного, хотелось просто по-дружески и в спокойной обстановке потолковать с ним.

— Можешь взять с собой, — сказал мальчик. — Терри наверняка не будет возражать, она их покупает каждый день.

Я положил книжку на журнальный столик, и мы с Эдди устроились поудобнее: он в кресле, я на стуле возле журнального столика.

— Ты здесь давно? — спросил он.

— Не очень. Я приехал в Штаты в ноябре.

— Я не об этом. Я имею в виду этот дурацкий вечер.

— А, извини, — как-то смутился я, — мы только что пришли.

— Ты откуда?

— Из деревни Ремедиос, неподалеку от города Сан-Пабло на Филиппинах, — ответил я несколько напыщенно.

— Мои мама и папа тоже с Филиппин, но я сам там никогда не был.

— Ну да!

— Как там? Война была жестокой?

— Была. Но сейчас уже все прошло.

— Конечно! Все кончилось.

Из гостиной послышались аплодисменты.

— Думаю, начались выборы, — заметил Эдди. — Как ты насчет того, чтобы улизнуть отсюда?

— А куда?

— Хоть куда, лишь бы смыться из этого сумасшедшего дома. Можно сходить на Ри́версайд-драйв. Пойдем, пока они тут заняты.

— Идем. Только там мои пальто и перчатки.

— Неважно. Я знаю выход. Пойдем!

Мы появились в гостиной, когда госпожа Паскуа держала речь:

— …Я полагаю, с выборами президента покончено. Послышался невообразимый шум.

Мы проскользнули в переднюю и стали одеваться.

— Прошу выдвигать кандидатуры на пост вице-президента, — раздался другой голос.

Мы осторожно открыли дверь, и Эдди нажал кнопку лифта. Тот появился через несколько минут, мы покатили вниз. Лифтер насвистывал «Ты мое солнышко» и неимоверно фальшивил. Это был типичный азиат, но в Америке не так-то просто определить национальность.

Мы оказались на улице. В лицо ударил резкий ветер, и мы зашагали вдоль Бродвея.

Я на минуту задержался на тротуаре: из тоннеля подземки вылетел поезд и начал подниматься по эстакаде.

— Пошли! Это же просто поезд! — потянул меня Эдди. — Уже темнеет. Зимой всегда темнеет рано.

Я энергично двинулся за ним. Резкий, холодный ветер бил в лицо, я начал дрожать. На набережной ветер был еще свирепее. На голых деревьях не удержалось ни листочка. Вокруг нас — никого. Даже вода была какой-то серой и враждебной, казалось, она застыла на месте. Зачем Эдди притащил меня сюда?

— Эдди, здесь очень холодно, — сказал я, подпрыгивая, — может, найдем что-нибудь потеплее? Я не привык к такому холоду.

— Почему? Разве на Филиппинах не бывает такой погоды? — спокойно сказал он, усаживаясь на каменный парапет.

— Что ты! У нас же не бывает зимы. Я даже не видел никогда снега.

Я снова вздрогнул. Уши замерзли. Я коснулся уха, но не почувствовал прикосновения. Казалось, оторви его, я все равно не почувствую.

— Тебе надо привыкать, — сказал Эдди, — у нас зима стоит месяца три.

— Нет, Эдди, — ответил я, клацая зубами, — я ухожу…

— Хорошо, — согласился тот, — пойдем к усыпальнице Гра́нта. Там теплее.

Я не понял, куда он меня зовет, но был согласен идти куда угодно, лишь бы там было теплее.

— Далеко это?

— Да нет, тут рядом. — Эдди показал на дом, напоминавший древнегреческий храм.

Здание было с колоннами и массивными каменными ступенями, по бокам виднелись скульптуры орлов, как будто собиравшихся взвиться в небо.

Мы побежали. За нами увязались четыре серых голубя — видно, замерзли тоже. Сердце мое дрогнуло, когда мы входили в мраморный холл, минуя огромные колонны.

— Это настоящая усыпальница, — сказал Эдди холодным и мрачным тоном. — Здесь, — показал он вниз, — покоятся тела генерала Гранта и его жены.

Дрожь пробежала у меня по телу; виноват был отнюдь не холод. Перед моим взором возникло лицо человека с обложки комикса, что читал Эдди. Ну и парень этот Эдди! Багряный луч солнца проник сквозь окно, от этого стало еще холоднее. Откуда-то донесся далекий колокольный звон, грустный, печальный, едва различимый. В чуть слышную мелодию колоколов время от времени врывались гудки пароходов.

— Это из церкви на Риверсайд, — заметил Эдди.

— Ты здесь часто бываешь?

— Да нет, не очень. Был раза два-три, и то летом. Мы живем недалеко от дома госпожи Паскуа, а здесь ближайший от нашего дома парк. — Голос Эдди звучал мрачно и торжественно.

— Тебе здесь нравится? — спросил я.

— Да, — отрывисто сказал он, — особенно когда необходим покой.