Как настоящий мужчина

На сей раз я направился к лифту. Через минуту я вышел на шумную Таймс-сквер и растворился в огромной толпе. В небе продолжала висеть полная луна. Она, как и я, будто затерялась в сбесившихся миллионах огней ночного Бродвея.

ГЛАВА 17 ЧТО ВАЖНЕЕ ВСЕГО В АМЕРИКЕ

Больше с семьей Лопесов я не встречался. Неделю спустя после этого злополучного вечера они уехали в Европу. Весть эту принес мистер Рубио, когда зашел как-то пообедать к нам в панситерий.

— Перед отъездом мне звонил мистер Лопес, — начал Рубио, поливая соусом кусочки ветчины, окропленные лимонным соком, — и сказал, что какое-то время они поживут в Лондоне. Их к себе пригласил управляющий филиппинскими золотыми приисками, его сын учится в Оксфорде.

В тот момент я протирал мокрой тряпкой стойку и сделал вид, будто все, что говорит мистер Рубио, меня не касается. Однако дядя Пит навострил уши, хотя и накладывал порцию свежего риса какому-то посетителю. От слов Рубио у меня екнуло сердце, и я опрокинул стакан. Мало того, что вода залила стойку, она еще замочила мне всю рубашку. Мистер Рубио взглянул на меня и не произнес больше ни слова.

Направляясь к кофеварке, тетя шепнула:

— Ты переутомился, Крис. Когда схлынут посетители, иди домой, отдохни.

Тетушка, конечно, догадалась, отчего я вдруг стал таким неловким. Часа через два после ухода Рубио мы с дядей собрали в кучу тарелки, вытерли столы, и я ушел. По дороге я забрал из ящика почту — два письма: одно на имя дяди, наверняка счет за телефон, другое мне — авиаписьмо от дяди Сиано.

Я полетел наверх, перепрыгивая через ступеньки. Устроившись на диване в гостиной, я поспешно вскрыл письмо. Всей душой я чувствовал свою вину: долго собирался ответить дяде Сиано, да так и не собрался. Мне повсюду мерещилось лицо Эстреллиты, даже на чистых листах бумаги.

Дядя писал: