Как никогда. Одинокая женщина желает...

Конец весны и начало лета прошли как-то глухо, словно в полусне. Ирина слышала звуки, чувствовала запахи, но размыто, нечетко, как будто запретила себе вслушиваться и вникать. Еще она старалась как можно меньше думать о том, что произошло, больше не анализировать свои чувства, резонно полагая, что если рану все время расковыривать, то она никогда и не заживет. Больное место надо заклеить пастырем и забыть о нем на время. Потом пластырь отпадет, а под ним, глядишь, уже пленочка новой кожи. Заживет, только шрамик останется. У нее так было на ноге – после фурункула. Душа, конечно, не нога, но других способов лечения Ирина не знала.

Расчет оказался почти верным: пока не трогала – не болело. Она «держала спинку», и на работе никто ничего не знал о ее проблемах. С коллегами Ирина близко не сходилась, все ее подруги были из детства. Теперь она не торопилась домой со службы, охотно оставалась по вечерам, доделывая неотложную работу, и измученное бюллетенями замужних и многодетных сотрудниц начальство немедленно вознаградило ее вынужденный трудовой энтузиазм – после майских праздников она получила повышение и теперь стала начальником отдела камеральных проверок. Карьерный скачок решено было отметить девичником в ресторане «Баловень», на который Настя традиционно не явилась, поскольку не могла пропустить родительское собрание у младшего сына, а Нэля, посидев часик, умчалась на свидание, на сей раз, кажется, с дрессировщиком из цирка, оставив Ирину и Риту доедать, допивать и договаривать.

– Если я правильно понимаю, ты теперь совсем на людях показываться не будешь, раз вместо выездных проверок камеральные, – проводив подруг, приступила к делу Маргарита. – Ты это нарочно, да? Чтобы с одними бумажками и никого в глаза не видеть.

– Почему? Я прием обязательно веду, два раза в неделю, – вяло отбивалась Ирина, потому что Рита была совершенно права – нарочно. Чтобы никого не видеть.

– Ну-ну. Ладно, посиди пока. Приеду из Страсбурга – будешь со мной в сауну ходить и на аквааэробику. Молчи. Лиц противоположного пола там нет, с гарантией. Кстати, о птичках: я тебя вчера с каким мужиком познакомила – директор турфирмы, год назад развелся, уже нагулялся, – я его от сердца оторвала, а ты что?

– Что… Ничего… Отвез меня домой – я и пошла домой.

– Господи! – разозлилась Маргарита. – Тебе не сорок лет, тебе шестьдесят, у тебя год семейной жизни был за два, как на севере.

– Мне тридцать девять, – обиделась Ирина, с досадой отмечая, что Марго еще могла вывести ее из себя, задеть за живое.

– Нет, тебе сто тридцать девять, – не унималась Рита. – Ничего, вернусь – посмотрим.

– Рит, а ты в Страсбург надолго? – спросила Ирина с почтением, ей очень нравилось само слово «Страсбург», вызывало трепет своей значительностью и «заграничностью». – У тебя там что?

– У меня там Европейский суд по правам человека, – Марго посерьезнела. – Тетку тут у нас одну в психушку закатали. Сидела она вот так же с подругой, заспорили о религии – короче, поссорились. А подруга – врач, вызвала бригаду психиатрической помощи. По закону врачи должны в течение двух суток обратиться в суд, который решит вопрос о правомерности лечения пациента против его воли. Врачи-то так и сделали, только суд занялся этим делом через сорок пять дней. И все это время ее лечили, представляешь? Она оттуда вышла – и к нам. Денег на адвокатов у нее нет, да и не верит ей никто с ее психушкой, а мы же тоже больные, кверулянты… – Тут Марго усмехнулась. – От нее все отмахнулись, а мы до Страсбурга достучались, там приняли дело к рассмотрению. Дело «Дашкевич против России». Если я его выиграю…

Марго трижды плюнула через левое плечо и оглянулась в поисках чего-нибудь деревянного. С сомнением посмотрела на стул – нынче пластик от дерева не отличишь. Подозвала официанта:

– Молодой человек, у вас есть что-нибудь деревянное?

– У меня? – опешил официант, молодой и беспричинно-высокомерный.

– Давайте про вас не будем, – великодушно разрешила Марго. – Я имела в виду интерьер вашего заведения. Или здесь все – пластик?

– Стол, – неуверенно предположил официант, не отводя глаз от Марго.

– Пластик, – постучала по столешнице Рита, откинув затейливую скатерть. – А мне нужно дерево. Это срочно. И очень важно. Вы поняли?

– Понял! – официант почтительно вытянулся в струнку, попытался даже прищелкнуть каблуками и исчез.

Ирина давилась от смеха.

– Ритка, ну как ты так можешь, а? Что он о тебе подумает? Что ты сумасшедшая.

– Мне по барабану, что он подумает. Это его работа – бегать. И потом, он противный.

– Ну как вот ты что хочешь, то и делаешь, а? Не боишься никого, ссоришься со всеми, то с официантом, то с мэром, то вот с Россией. А я, честное слово, до сих пор продавцов и официантов побаиваюсь. Если, конечно, не по работе. С детства еще осталось, когда хамили все.

– А чего бояться-то? – изумилась Марго. – Ты правильно говоришь – работа у меня такая. Я ее люблю. А ты вот почему всего боишься, я не понимаю… Красивая, умная, все на месте… мужиков боишься, официантов боишься, людей боишься, себя боишься. Знаешь, на что ты похожа?