Как никогда. Одинокая женщина желает...

Ирина, не обращая на него внимания, соображала, стоит ли ей пойти на поводу у своей трусости и пригласить Льва Николаевича, или все же решиться и остановить выбор на Петрухине. Догадавшись о причине ее колебаний, Евстолия пошла на опережение: взялась кончиками пальцев за юбку и изобразила перед профессором некое подобие реверанса. Он смущенно кивнул, тогда Евстолия взяла его за левую руку, а правую пристроила туда, где заканчивалась шнуровка корсажа и начиналась юбка. Что ж, выбор сделан, кивнула себе Ирина и решительно шагнула к Петрухину.

У него оказалась твердая и широкая ладонь с бугорками мозолей (откуда – интересно знать?), и за спину он обнял ее крепко и надежно. От кителя, в который Ирина уткнулась носом где-то в районе верхней пуговицы, непривычно пахло сигаретным дымом и бензином (странно, а курить он почему-то не выходил ни разу за вечер). Выше она решила не смотреть, прижавшись к кителю виском, и исподтишка стала наблюдать за остальными. Шустрый осторожно, как хрустальную статуэтку, обнимал Маргариту, а она смотрела на него снисходительно, но в целом благосклонно. Евстолия умело руководила профессором, и они довольно слаженно исполняли смутно знакомый Ирине по старым фильмам танец. Ирина никаких танцев не знала, в их студенческие времена танцевать означало скакать и махать руками под быструю музыку и качаться, переступая ногами и обнявшись, под медленную. А после она никогда и не танцевала – по ресторанам они с мужем не ходили, в отпуске, на отдыхе, рано ложились спать, чтобы не пропустить самый полезный утренний загар, а когда приглашали гостей, вели умные разговоры о работе, и о танцах никто не заикался. Ирина же с детства любила танцевать, но это как-то прошло мимо нее. Наверное, поэтому она Юльку отдала в самый лучший в городе танцевальный и водила туда несколько лет три раза в неделю. Юлька танцевала отлично, а она, Ирина, так и не научилась. Ну и ладно, зато не надо думать о фигурах. И она просто качалась в объятиях Петрухина, закрыв глаза и предоставив ему ориентироваться в пространстве. И во времени, потому что музыка, которая должна была бы играть вечно, кончилась слишком быстро.

– Давайте еще! – предложил Шустрый. – Джо Дассен тоже ничего, потянет.

– Давайте по порядку! – настаивала на своем Евстолия. – Теперь я буду петь романс.

– Блин… – искренне огорчился Шустрый, и на сей раз, как ни странно, Ирина был с ним полностью солидарна. Чего ей, жалко, если они еще потанцуют? Раскомандовалась тут! Вот и Петрухин медлит, как будто не хочет ее отпускать от себя. Но вредная Евстолия обнаружила недюжинную техническую смекалку, выдернув шнур магнитолы из розетки.

– Надо, как договорились, – отчеканила Евстолия. – Правда, Лев Николаевич? Вы же еще не слышали, как я пою. А у меня дома есть гитара. Случайно никто не умеет играть на гитаре?

Она смотрела на мужчин кокетливо и снисходительно, не ожидая от них ничего путного, но вдруг оказалось, что умеет делать Петрухин, на которого все воззрились с изумлением.

– Я музыкальную школу закончил по классу гитары, – еще больше смущаясь от всеобщего внимания, признался он. – У меня мама была директором музыкальной школы. Вот и пришлось…

– Бывает, – понимающе вздохнул Шустрый и примолк, видно что-то вспомнив. – Ну, давайте гитару! Только потом опять танцевать будем.

– Я принесу? Это же мой фант? – вопросительно глядя на Евстолию, предложил Лев Николаевич.

– Она же не лежит на кухонном столе, – резонно возразила Евстолия.

– А что на столе-то лежит? – заинтересовалась Ирина.

– Это потом! – не поддалась на провокацию Евстолия. – А сейчас я сама схожу.

Она исчезла, взметнув юбками маленький вихрь, и вернулась через минуту уже с гитарой. Петрухин как-то очень умело и ласково, как живую, взял ее в руки, пальцами пробежался по струнам – и гитара ожила. Он стал ее настраивать, по-птичьи склонив голову набок, а Евстолия тем временем готовилась к выступлению. Она перед зеркалом поправила прическу, выключила телевизор и, поэкспериментировав со светом, остановилась на торшере, выключив люстру. Ирина смотрела на все эти манипуляции с удивлением, она не ожидала, что все будет так… серьезно. Да еще и тот факт, что Петрухин – гитарист с аттестатом о среднем музыкальном образовании, почему-то выбил ее из колеи. Что-то не складывалось. Очень уже это не подходило к его профессии. То-то он такой застенчивый – человек искусства, надо понимать. Шустрый вдруг сделался задумчивым, даже перестал хихикать и шептаться с Маргаритой. Наверное, его в детстве тоже учили музыке, предположила, глядя на него, Ирина. А Маргарита сидела в кресле и рассматривала всех собравшихся, удивляясь про себя: а ведь это из-за нее все, из-за ее объявления собрались странные, чужие люди, которые придумывают всякую чепуху и которым, кажется, очень неплохо вместе. И Ирина выглядит такой довольной и веселой. Странно…

Тем временем Петрухин настроил гитару. Евстолия, пошептавшись с ним, отошла в дальний угол, встала возле торшера, жестом оперной певицы сложила руки на юбке и кивнула гитаристу.