Как общаться с вдовцом

Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги, Джим тут же вцепляется мне в горло и швыряет меня на стену дома. Я и представить себе не мог, что мы так близко к дому. Может, он меня сюда приволок за шиворот? За его плечом я замечаю лицо Энджи, вижу, как ее губы шевелятся. Со мной такого не могло случиться: ведь я хороший, я вдовец, и где это видано, чтобы с такого парня семь шкур спускали на собственной лужайке у соседей на виду? Земля плывет у меня под ногами, меня шатает. Джим промахивается, его массивный кулак со свистом пролетает мимо моего носа, не задев меня. Словно в замедленной съемке, я вижу следующий кадр, различаю удар, могу вычислить кривую его траектории. На этой руке Джим носит вызывающе-крупное кольцо на память о колледже — такое большое, что хочется преклонить колени и поцеловать кольцо, будто Джим — патриарх Роклендского колледжа. Но я не поднимаю рук, чтобы поставить блок, и не наклоняю голову. Я понимаю, что сейчас Джим меня ударит, и удар будет мощный и целенаправленный — всем ударам удар, с его-то весом, он размозжит мне лицо. Но, тем не менее, мои руки бессильно висят вдоль тела. Краем глаза я замечаю в воздухе чей-то темный силуэт и тут же оказываюсь на земле, как и Джим с Рассом, который прыгнул с крыльца, чтобы нас разнять. Расс бешено молотит Джима кулаками, а Джим катается по земле, схватившись за голову: они сцепились, как Годзилла с Кинг-Конгом, а я — словно белокурая цыпочка, разрывающаяся между ними. Я пытаюсь оттащить Расса, и он заезжает кулаком точнехонько мне в скулу, в дюйме от глаза. У меня рябит в глазах, и я тяжело оседаю на землю. Расс соскакивает с Джима и несется ко мне, ругаясь и прося прощения, а Энджи подбегает к Джиму. Всем влетело, победивших нет. Драка прекращается, словно по волшебству — так же молниеносно, как началась. Я хватаю ртом воздух и чувствую, как у меня под глазом набухает свежий синяк — там, куда Расс заехал кулаком. Я чувствую во рту привкус крови. Расс плачет, Энджи плачет, Джим дрожит, вдалеке слышна сирена. Я хватаю ртом воздух, двор кружится медленнее, и если бы мне удалось вдохнуть, то я бы мог все уладить — если бы мне только удалось открыть рот и пустить воздух в легкие, если бы кислород попал в кровь, то я бы точно все уладил, но сирена звучит громче, и вот уже во двор выскочила Клэр, она стоит на коленях возле меня, что-то говорит, но я не слышу ни слова: в ушах у меня, словно водопад, шумит кровь. Я переворачиваюсь на бок и вижу — за коленом Клэр, за ногами Расса, за переплетенными силуэтами Джима и Энджи — коричневого кролика на том конце двора. Кролик сидит в тени туй, разделяющих участки, и смотрит на меня. Кролик думает обо мне всякую чушь, он молча осуждающе глазеет на меня, а я хватаю ртом воздух. Я просто пытаюсь вдохнуть.

Энджи и Клэр убалтывают копов. Вместе они ослепительно красивы, так что молоденькие, стриженные под ежик копы не знают, с кем из них сначала заигрывать. Слышны извинения, объяснения, игривые смешки, Энджи и Клэр улыбаются и кивают копам, а те пялятся на их грудь. Смущенным полицейским на пальцах объясняют сложные взаимоотношения, связывающие таких разных членов нашей семьи. Отец, мачеха, отчим, сестра, которая у него гостит, — с первого раза не понять. Но в конце концов становится ясно, что обвинения нам никто не предъявит и протокола составлять не будет. Наши дамы трогают копов за плечо, щурятся, благодарно пожимают им руки. Обычная семейная ссора, которая немножко вышла из-под контроля, но сейчас все, конечно, уже в порядке. Копы оглядывают Джима, Расса и меня: мы так и сидим там, куда приземлились в рукопашной. Мы киваем, изо всех сил пытаясь выглядеть пристыженно и покорно, но мы не красавцы, так что копы с нами не говорят. Я отключился, и речь зашла было о скорой, но я быстро пришел в себя, и Клэр убедила всех, что скорую вызывать не нужно. И вот, бросив прощальный жадный взгляд на объединенный фронт Энджи и Клэр, копы неохотно забираются в патрульную машину и уезжают. Энджи запихивает Джима на пассажирское место «БМВ», и, как только дверь захлопывается, он закрывает лицо руками и захлебывается от рыданий. Мы с Рассом отводим взгляд — так инстинктивно поступают мужчины, когда другие мужчины плачут.

Наконец мы остаемся втроем. Мы сидим на крыльце, возбужденные от избытка эндорфинов и адреналина, который все еще бродит по нашим венам. Мы болтаем, как обычно болтают люди, пережившие потрясение. Мы соединяем три точки зрения в единый рассказ, которому суждено стать официальной версией событий, первоисточником всех будущих обсуждений.

Клэр идет в дом и возвращается со льдом в двух пластиковых пакетах на молнии — для моего лица и кулака Расса.

— Ну и фингал у тебя, — сообщает мне Расс.

— Нашел чем гордиться.

— Я случайно. Ты под руку попался.

— Ты должен был сидеть в доме.

— Я не мог тебя бросить. Тебе бы надрали задницу. Со мной это не прокатит, чувак.

— Я сам со всем разбирался.

— Не стоит благодарности. О боже!