Как он похож на ангела

Из-за дубов на дорогу выскочила косуля и пересекла ее двумя грациозными прыжками, едва не коснувшись бампера машины. Куинн успел заметить, как блестит на ней шкурка, как упруго сжимаются мышцы, и подумал, что, если она так выглядит и скачет в жару, значит, рядом есть водоем.

Остановившись на вершине следующего холма, он огляделся, и вдалеке что-то блеснуло под лучами солнца. Так он впервые увидал Башню — вернее, игру света на ее стеклах.

Куинн отпустил тормоз, и машина беззвучно покатила вниз. Проехав с полмили, он увидел наконец эвкалипты и дорогу между ними. Свернув на нее, он ощутил странное чувство, будто возвращался домой, и не без удовольствия представил себе, как увидит сейчас Сестру Благодать, как она обрадуется ему. Заметив впереди кого-то из Братьев, бредущего по обочине, он посигналил.

Это был Брат Терновый Венец, который вез его предыдущим утром в Сан-Феличе.

— Садитесь теперь вы ко мне, — сказал Куинн, открывая дверцу машины.

Но Брат Терновый Венец глядел на него, сурово выпрямившись и пряча руки в складках одежды.

— Мы ждали вас, мистер Куинн.

— Прекрасно!

— Не радуйтесь, мистер Куинн, повода для веселья нет.

— А что случилось?

— Оставьте машину здесь. Учитель приказал привести вас к нему.

— Прекрасно! — сказал Куинн, съехав с дороги. — Или я опять ошибаюсь?

— Когда в Башню попадает чужой, дьяволу легче проникнуть за ним следом, но Учитель говорит, что хочет побеседовать с вами.

— Где Сестра Благодать?

— Расплачивается за грехи.

— То есть?

— Деньги — источник зла. — Брат Венец отвернулся, сплюнул на землю и, вытерев рот рукой, добавил: — Аминь.

— Аминь. Но при чем здесь деньги?

— Вы о них говорили. Вчера утром. Я слышал, как вы сказали ей: «Сестра, те деньги…» Я слышал и рассказал Учителю. У нас такое правило — Учитель должен знать все, тогда он защитит нас от нас самих.

— Где Сестра Благодать? — повторил Куинн.

В ответ Брат Венец только покачал головой и зашагал по дороге. Секунду поколебавшись, Куинн последовал за ним. Они миновали столовую, кладовку, где он ночевал, и несколько зданий, которые не попадались ему в прошлый раз на глаза. За ними дорога круто пошла вверх. От резкого подъема и разреженного воздуха Куинн начал задыхаться.

Брат Венец обернулся и с презрением посмотрел на Куинна.

— Греховная жизнь. Слабые кости. Дряблые мускулы.

— Зато язык у меня не дряблый, — огрызнулся Куинн. — Я не доносчик.

— Учитель должен все знать, — сказал Брат Венец, покраснев. — Я хочу Сестре Благодать добра. Я спасал ее от нечистого. Он сидит в каждом из нас и грызет нашу плоть.

— Вот оно что? А я-то думал, у меня опять печень шалит.

— Смейтесь, смейтесь! Будете потом лить слезы в аду.

— Я и теперь ежедневно оплакиваю свои грехи по двадцать минут.

— Вашими устами говорит дьявол. Снимите туфли.

— Почему?

— Вы ступаете на освященную землю.

Перед ними возвышалась Башня из стекла и красного дерева, выстроенная в форме пятиугольника, с внутренним двором посередине.

Куинн оставил туфли на пороге и прошел через арку, на которой было выгравировано: «ВСЕМ ИСТИННО ВЕРУЮЩИМ ЕСТЬ МЕСТО В ЦАРСТВЕ БОЖИЕМ. ПОКАЙТЕСЬ И ВОЗРАДУЙТЕСЬ». Тщательно выскобленные деревянные ступени вели наверх. Роль перил выполняла прикрепленная к стене веревка.

— Дальше идите один, — сказал Брат Венец.

— Почему?

— Когда Учитель приказывает или просит, мы не спрашиваем почему.

Куинн стал подниматься. На каждом этаже он видел тяжелые дубовые двери, которые вели, очевидно, в комнаты Братьев и Сестер. Окна во внутренний двор были только на пятом этаже. Единственная дверь была открыта.

— Входите, — сказал сильный, низкий голос, — и, пожалуйста, закройте за собой дверь, мне вреден сквозняк. Войдя в комнату, Куинн сразу понял, почему Башня стояла именно в этом месте и почему женщина, на деньги которой ее выстроили, считала, что тут она ближе к небу. Света и неба было столько, что их не вмещал взгляд. За окнами, открывавшимися на все пять сторон, возвышались гряда за грядой горы, а тремя тысячами футов ниже, в зеленой долине, лежало, как алмаз на траве, озеро.

Пейзаж был настолько ошеломляющим, что не хотелось переводить взгляд на людей в комнате. Их было двое: мужчина и женщина в одинаковых одеяниях из белой шерсти, с красными поясами. Женщина была очень старой. С годами ее тело так усохло, что издали ее можно было принять за маленькую девочку. Коричневое, морщинистое лицо напоминало грецкий орех. Сидя на скамейке, она глядела в небо, словно ждала, что оно вот-вот распахнется перед ней.

Мужчине можно было дать и пятьдесят и семьдесят. У него было худое, умное лицо и глаза, светившиеся, как фосфор при комнатной температуре. Он сидел на полу, скрестив ноги, и ткал шерсть на ручном ткацком станке.

— Я Учитель, — буднично сказал он. — А это — Мать Пуреса. Добро пожаловать в Башню.

— Buena acogida, — произнесла женщина, будто переводила сказанное для кого-то четвертого, не понимавшего по-английски. — Salud.

— Мы не причиним вам зла.

— No estamos malicios.

— Мать Пуреса, мистеру Куинну не нужен перевод.

Она упрямо посмотрела на Учителя.

— Я хочу слышать родной язык.