Когда солнце было всего лишь белесым отсветом на ночном горизонте, Сестра Благодать уже знала, что день будет прекрасный. Ступая босыми ногами по темной тропинке, ведущей к умывальной, она напевала. Пела она и когда мылась, и ей было все равно, что вода ледяная, а мыло, сваренное в Башне, шершавое и неприятно пахнет. «Славный день Господь послал нам, новый, славный день».
— Мир тебе, — сказала она вошедшей Сестре Смирение. — Какое хорошее утро, правда?
Та, со стуком опустив керосиновую лампу, которой освещала себе дорогу, ворчливо сказала:
— Что в нем хорошего и с чего это ты так веселишься?
— Не знаю, Сестра. Но мне хорошо!
— По-моему, у нас слишком много дел, чтобы петь и радоваться.
— Но работать можно и с радостью!
— Не знаю, не пробовала.
— Бедная, у тебя опять болит голова?
— Ты бы лучше за своей головой следила. О себе я позабочусь.
Сестра Смирение зачерпнула из тазика пригоршню воды, ополоснула лицо и вытерлась тряпкой из старой рубахи.
— Другие после Уединения ведут себя иначе.
— Но мое Уединение кончилось, — сказала упавшим голосом Сестра Благодать. Это было тяжелое время, и ей стало легче, лишь когда она узнала, как трудно было общине без нее. Учителю пришлось сократить наказание с пяти дней до трех, поскольку он не справлялся с Матерью Пуресой. К тому же Брат Венец упал с трактора и подвернул лодыжку. «Я им нужна», — подумала она, и настроение у нее вновь поднялось, хотя в комнате было по-прежнему мрачно, а Сестра Смирение смотрела на нее все так же осуждающе. «Я им нужна, и я здесь». Она держалась за эти слова, будто ребенок за веревку от воздушного змея, летящего высоко в небесах.
«Славный день Господь послал нам, новый, славный день», — запела она вновь.
— Что ж, может, и так, — со вздохом сказала Сестра Смирение. Ее лицо блестело, как и до короткого умывания. — Очень уж тяжело стало жить в последнее время. Карма совсем отбилась от рук. Я слышала, у нас появился новенький?
— Да, и, хотя надеяться рано, я надеюсь, что с ним у нас начнется новая жизнь. Может, это знак свыше и теперь все снова будет хорошо, как раньше.
— Значит, это точно мужчина?
— Да. Говорят, он глубоко скорбит о прошлых заблуждениях.
— Сколько ему лет? Как ты думаешь, Карма не станет за ним бегать?
— Я его не видела.
— Дай Бог, чтобы он был старым и немощным, — уныло произнесла Сестра Смирение. — И хорошо бы близоруким.
— У нас хватает больных и старых, — возразила Сестра Благодать. — Нам нужны молодость, сила, отвага!
— Это в теории. А на практике мне придется следить за Кармой двадцать четыре часа в сутки. Господи, как же трудно быть матерью!
— Да, — покорно согласилась Сестра Благодать, — да, ты права.
— У тебя-то все позади, а мои беды только начинаются.
— Кстати о Карме, Сестра. Почему бы тебе не отпустить ее на некоторое время?
— Куда?
— У тебя сестра в Лос-Анджелесе, Карма могла бы пожить с ней…
— Если она сейчас уедет, то больше не вернется. Ее прельщают мирские удовольствия. Она еще не знает, как они опасны, сколько в них мерзости. Отослать ее в Лос-Анджелес — все равно что отправить в ад. Как ты мне можешь такое предлагать? Или ты в Уединении совсем соображать перестала?
— Вроде бы нет, — сказала Сестра Благодать. Но она понимала, что Сестра Смирение отчасти права, странно так хорошо себя чувствовать после наказания. С другой стороны, оно кончилось почти неделю назад, и страдания потускнели в ее памяти, как отражение в треснувшем, грязном зеркале.
Выйдя наружу, она снова принялась напевать, замолкая только, чтобы поздороваться с проходившими мимо Братьями и Сестрами.
— Доброе утро, Брат Сердце… Мир тебе, Брат Свет. Как новая козочка?
— Резвится вовсю и нежная, как сливки.
— Ах она красавица! Новый день, новая козочка, новый человек в общине. «Славный день Господь послал нам, новый, славный день».
— Доброе утро, Брат Голос. Как ты себя чувствуешь?
Брат Голос улыбнулся и кивнул.
— А как твой попугай?
Еще улыбка, еще кивок. Сестра Благодать знала, что он может говорить, если захочет, но не понукала его, пусть молчит. «Славный день…»
В кухне она растопила плиту дровами, которые брат Голос принес из сарая, а затем помогла Сестре Смирение пожарить яичницу с ветчиной, тайно надеясь, что Учитель появится к завтраку и приведет с собой новенького. Пока его никто не видел, кроме Учителя и Матери Пуресы: он находился в Башне, разговаривая с Учителем и наблюдая через окна за жизнью общины. Сестра Благодать знала, какое это трудное время для них обоих. Вступить в общину было нелегко, и ей хотелось, чтобы Учитель не проявлял к новичку обычной строгости, не отпугнул бы его. Общине нужна была новая кровь, новые силы. Братья и Сестры часто болели в последнее время — они чересчур много работали. Как кстати пришлась бы пара сильных рук, чтобы доить коз, пропалывать овощи, колоть дрова, пара сильных ног, чтобы ходить за скотом…
— Ты опять задумалась, Сестра, — осуждающе произнес Брат Венец. — Я три раза попросил у тебя хлеба. Моя лодыжка на пустой желудок не заживет.
— Она уже почти зажила.