— Мне казалось, он очень к ней привязан.
— У них же тут свои законы, возможно, что и слова «привязанность» в их языке нет.
— Думаю, что есть.
— Тогда что все это значит? Может, они с нами играют в прятки?
— Нет.
— Тогда что?
— Либо Учитель собирается вернуться, либо он оставил здесь жену намеренно, понимая, что больше не в состоянии заботиться о ней как следует. Он знал, что мы скоро приедем, и ей недолго придется сидеть одной.
— То есть он решил, что пора сматывать удочки, а старушка будет ему обузой?
— Нет. Я думаю, он хотел, чтобы мы забрали ее отсюда и поместили в больницу. За ней нужен специальный уход.
— Значит, ваш Учитель хотел, чтобы все было как лучше? — спросил Ласситер. — Впрочем, это не важно: здесь произошло убийство, а скорее всего два, к тому же они бросили старуху на произвол судьбы.
— Он никогда не оставил бы ее тут из чисто эгоистических соображений.
— Опять вы за свое!
— Я вас не слышу! — раздраженно вмешалась Мать Пуреса. — Говорите громче! Какой смысл в беседе, если собеседники не слышат друг друга?
— Успокойте ее, ради Бога, пусть помолчит, а то я сейчас сам с ума сойду, — сказал Ласситер.
Билл, обходивший Башню, спустился с сообщением, что в ней никого нет.
— У меня бабушка такая, — сказал он, сочувственно глядя на Мать Пуресу.
— Что вы делаете, чтобы она молчала?
— Даем леденец.
— Так дай ей леденец, ради всего святого! Есть он у тебя?
— Да. Пойдем, бабуля, посидим в тени, у меня для тебя кое-что есть.
— Вы хороший собеседник? — спросила Мать Пуреса, хмурясь. — Можете читать наизусть стихи?
— А то! Вот, например: «Если хочешь съесть конфетку, протяни мне руку, детка». Нравится?
— Никогда прежде не слыхала! Кто автор?
— Шекспир.
— Подумайте! Наверное, он написал это в веселую минуту.
— Точно.
— А истории вы умеете рассказывать?
— Сколько угодно.
— Расскажите, как все жили долго и счастливо.
— Давай вместе.
Глаза Матери Пуресы заискрились, она весело захлопала в ладоши.
— Хорошо! Жила-была однажды женщина… Теперь вы.
— Жила-была однажды женщина, — повторил Билл.
— И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.
— И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.
— Она жила долго и счастливо.
Ласситер смотрел им вслед, вытирая пот с лица рукавом рубашки.
— Отвезем ее в центральную больницу Сан-Феличе. Как же они могли бросить старую женщину одну?
В этот момент Мать Пуреса была для них более серьезной проблемой, чем труп, казавшийся лишь частью декорации, на фоне которой разыгрывалась драма живых людей.
— Здесь есть другие постройки?
— Хлев, умывальные, кладовая.
— Взгляните на них, а я дам радиограмму в Чикото, пусть высылают перевозку.
Сначала Куинн зашел в хлев. Там никого не было, кроме козы, которую сосал козленок. Грузовик и зеленый «понтиак» исчезли. В умывальных тоже было пусто, и если бы не кусок серого мыла, таявший в миске с водой, можно было подумать, что сюда давно никто не входил.
Шерстяные тряпки, служившие полотенцами, были сухими, и это подтверждало предположение Куинна, что члены общины покинули ее вскоре после его отъезда. Они задержались, только чтобы вымыть кухню, сжечь улики и накрыть тело Хейвуда, а потом уехали.
Но куда — вот что было непонятно. Где бы они ни появились, их одежда и бритые головы Братьев немедленно привлекут к себе внимание окружающих. Чтобы избежать этого, им нужно было переодеться, и, скорее всего, они использовали ту одежду, в которой появились когда-то в Башне. Не в традициях общины было что-либо выбрасывать.
Куинн быстро зашагал к кладовой. В закутке, где он ночевал, ничего не изменилось. Железную кровать по-прежнему покрывали два одеяла, и из-под них Куинн достал книгу о динозаврах, которую с такой предосторожностью выдала ему Сестра Благодать. Окно было все так же открыто, а замки на дверях, ведущих в соседние клетушки, так же заперты. Впрочем, он скоро убедился, что ошибается. Одну из дверей, видимо, закрывали впопыхах, и замок на ней не защелкнулся. Куинн снял его и вошел внутрь.
Это была маленькая квадратная комната без окон, в которой пахло плесенью. Когда его глаза привыкли к темноте, Куинн увидал, что она вся заставлена картонными коробками разной величины. Некоторые были с крышками, некоторые без, одни пустые, из других торчали книги, сумочки, шляпы, одежда, связки писем, ручные зеркала, бумажник, щетки для волос, коробочки с лекарствами. Куинн разглядел веер из павлиньих перьев, старомодный фонограф, модель каноэ, склеенную из спичек, красную бархатную подушку, побитую молью, морскую раковину, коньки, лампу с выцветшим абажуром из шелка, куклу без головы и огромных размеров чашку с надписью: «Папа». На каждой коробке была наклейка с именем владельца.
Одна, из-под стирального порошка, который появился в магазинах недавно, выглядела совсем новой. На ней было написано: «Брат Ангельское Терпение». Куинн отнес ее на кровать в своей бывшей «спальне» и снял крышку.