Как он похож на ангела

Ладно, сказал он себе, найду работу в Сан-Феличе, там только в покер по воскресеньям играют. Да, он подкопит деньжат, пошлет в гостиницу в Рино чек, чтобы расплатиться за номер, где жил, и попросит администратора выслать ему одежду и кое-что из вещей, которые оставил в залог, когда уезжал. Он сможет даже — если все будет хорошо — выписать в Сан-Феличе Дорис… Нет, Дорис была частью прежнего заколдованного круга. Как многие из тех, кто работал в клубах и казино, она проводила свободные часы за игрой. Некоторые вообще не выходили из-под одной и той же крыши, они под ней спали, ели, работали и играли, преследуя единственную цель, как Братья и Сестры в Башне.

Дорис. Двадцать четыре часа назад он с ней попрощался. Она предлагала денег взаймы, но он по причинам, которые ему не были ясны ни тогда, ни теперь, отказался. Возможно, денег он не взял из боязни, что от них к нему протянутся искусно скрытые нити. Он взглянул на книгу, которую получил от Сестры Благодать, и подумал, какие нити могут протянуться от нее.

— Мистер Куинн!

Он поднялся и отворил дверь.

— Входите, Сестра. Ну как Отречение? Хорошо поужинали?

Сестра Благодать подозрительно посмотрела на него.

— Неплохо, особенно если учесть, в каком состоянии Мать Пуреса.[1] У бедняжки совсем помутился разум.

— А от чего, собственно, вы отрекаетесь? Надо полагать, не от еды?

— Вас это не касается. Пойдемте, и бросьте ваши шуточки. В столовой никого, вас ждет баранье жаркое и большая чашка горячего какао.

— Я думал, вы презираете возбуждающие напитки.

— Какао не тот возбуждающий напиток. Мы специально обсуждали этот вопрос в прошлом году, и большинство согласилось, что, поскольку в нем много питательных веществ, его пить можно. Одна только Сестра Блаженство Вознесения проголосовала против, потому что она жад… бережливая. Я вам рассказывала о волосах в матрасе?

— Да, — ответил Куинн, предпочетший бы забыть об этом.

— Лучше спрячьте книгу. Никто, конечно, не будет за вами следить, но к чему рисковать?

— Действительно, к чему?

Он накрыл книгу одеялом.

— Вы ее начали читать?

— Да.

— Правда интересная?

Куинн подумал, что ниточки, которые к ней приделаны, могут оказаться гораздо интереснее, но промолчал.

Они вышли наружу. Над самыми соснами висела полная луна. В небе было столько звезд, сколько Куинн не видел никогда в жизни, и, пока он стоял и смотрел, появились еще.

— Можно подумать, что вы в первый раз видите небо, — сказала Сестра Благодать с ноткой нетерпения в голосе.

— Пожалуй, так оно и есть.

— Но небо каждую ночь такое.

— Я бы не сказал.

Сестра Благодать взглянула на него с беспокойством.

— А вдруг на вас снисходит откровение свыше?

— Я восхищаюсь вселенной, — сказал Куинн, — но если вам хочется наклеить на это свой ярлык, то давайте.

— Вы меня не поняли, мистер Куинн. Я вовсе не хочу, чтобы сейчас на вас снисходило откровение свыше.

— Почему?

— Это было бы некстати. Я хочу вас кое о чем попросить, а в такой момент это было бы бестактно.

— Не волнуйтесь, Сестра. И скажите, о чем это вы хотите меня попросить.

— Потом, когда поедите.

В столовой никого не было. Кресло-качалка Брата Голос и птичья клетка перекочевали, видимо, вслед за хозяином в Башню. На столе возле печи стоял прибор.

Куинн сел, и Сестра Благодать положила на одну тарелку баранье жаркое, а на другую толсто нарезанные куски хлеба. Как и днем, она следила за трапезой Куинна с материнским интересом.

— Цвет лица у вас плоховатый, — сказала она после недолгого молчания, — но едите вы с аппетитом и на вид довольно здоровы. Я хочу сказать, что, если бы вы были слабым, я бы вас, конечно, не стала ни о чем просить.

— Внешность обманчива, Сестра, я очень слабый. У меня больная печень, увеличенная селезенка, плохое кровообращение…

— Чепуха!

— Тогда говорите.

— Я хочу, чтобы вы кое-кого разыскали. Не самого человека, а просто узнали бы, что с ним. Понимаете?

— Не совсем.

— Прежде чем рассказывать дальше, я хочу предупредить, что заплачу. У меня есть деньги. Здесь об этом не знают. Мы отрекаемся от всего, что имеем, когда становимся Братьями и Сестрами. Наши деньги и даже одежда, в которой мы сюда приходим, поступают в общий фонд.

— Но вы кое-что отложили на черный день?

— Ничего подобного, — резко ответила она. — Мой сын — он живет в Чикаго — присылает мне на каждое Рождество двадцатидолларовую бумажку. Я обещала ему, что буду оставлять деньги себе, а не отдавать Учителю. Сын не одобряет всего этого, — она неопределенно повела рукой, — он не верит, что человек может быть счастлив служением Господу и Истинно Верующим. Он считает, что я повредилась в уме после смерти мужа, и, возможно, так оно и есть. Но я нашла тут новый дом. Здесь мое место, и я отсюда никогда не уйду. Я здесь нужна. У Брата Голос плеврит, у Учителя слабый желудок, у Матери Пуресы — это жена Учителя, очень старенькая, — голова не в порядке.

Поднявшись, Сестра Благодать подошла к печи и остановилась перед ней, потирая руки, будто ощутила внезапно холод смерти.