Как оставаться Женщиной до 100 лет

Наш самолет летел до Софии, а потом пересаживались на турецкий самолет до Анкары. В самолете рядом в кресле оказался молодой мужчина – третий секретарь нашего посольства в Турции (КГБ). Он все выпытывал, не собираюсь ли я остаться в Турции, говоря: «Ко мне приходят русские женщины, вышедшие замуж за турок, показывают свои синяки и просятся домой…»

Прилетели в Анкару. Я вышла из самолета, глаза застилают слезы: скоро, скоро увижу папочку, о котором я мечтала всю жизнь! Сквозь слезы всматриваюсь в огромные окна аэровокзала и вижу, как на втором этаже у окна стоит старик в белом и приветствует нас, подняв шляпу.

«Кто это? Неужели мой отец?!»

Так и оказалось: увидев, что молодая женщина, сойдя с самолета, вытирает слезы, он решил: «Кто еще, кроме моей дочери, может плакать?»

Мы с отцом кинулись друг к другу, обнялись и окаменели: не могли слова произнести, лишь лились слезы, а две мои сестрички целовали меня в плечо, спину, голову… Вокруг стояли таможенники и тоже вытирали глаза.

Поехали домой к отцу. Машину вела старшая из сестер. Дом отца на окраине Анкары, район Дикмен, расположен среди виноградников. Одноэтажный (с виду) длинный белый дом, а внизу дома огромные подвалы, где хранятся бочки с вином: в каждой можно поставить стол на шестерых!

Отец вместе со своим братом Рустемом выпускали знаменитое вино «Дикмен‑шарапы».

Посол турецкий в Москве мне говорил: «Я вырос на винах вашего отца».

Но к моему приезду отец уже отошел от дела, а брат его умер. Он раздал часть оборудования и виноградников дальним родичам, а свою часть отдал в аренду. Раньше был миллионером, а сейчас финансовое положение пошатнулось. Мне это было все равно, я ведь приехала повидаться с отцом, а его миллионы мне не нужны.

У отца была жена Назмие‑ханум, которая родила ему четверых детей: Чагатай, Семру, Бельму и Сухейлю (сын и три дочери).

Жена отца любезно меня встретила, говорила, что если Тевиде‑ханум (моя мама) приедет, она возьмет ее за руки и подведет к Халии‑бею, ибо их разлучила злая судьба, вины их нет!

Бедный мой папочка не мог насмотреться на меня, говорил, что, глядя в мои глаза, он видит глаза Тевиде. Он гордился мной – дочь доктор, ученый. Все удивлялся: как мы смогли достичь этого в «стране ужаса».

В Анкаре еще и близко не видели женщину из СССР, поэтому все знакомые приходили смотреть на меня, гладили волосы, удивлялись тому, что я знаю язык, старинные песни, танцы благодаря маме. Даже вначале недоверчиво говорили: «Да она русская!». И только когда я станцевала старинный танец «Юксек минаре» («Высокая мечеть») и спела песню «Севдим сени» («Полюбила тебя»), они убедились, что я крымская татарка! «Эссас крым кызы!», – как восклицал отец.

Многие говорили отцу: «Как можно отпустить такую хорошую дочь». Но отец отвечал: «Ее мать много страдала из‑за меня, не хочу, чтобы она страдала из‑за дочери. Тевиде мне очень дорога, даже ее косточки мне дороги…» Отец рассказывал мне об их короткой, но страстной любви: «…у Тевиде были волосы как морская волна, а глаза как звезды! Я ее обнимал вечером и утром так же просыпался. Боялся, чтобы даже муха на нее не села и не разбудила».

Он объяснял своим детям и жене, что моя мама спасла ему жизнь и тем дала возможность родиться его детям: «Вы всем обязаны Тезиде‑ханум! Помните это всегда! И не бросайте свою родную сестру Улькер. Я вам это завещаю».

Отец не упрекал маму за то, что она вышла замуж после его побега. Он понимал, что иначе мы бы с ней погибли в Сибири.

В Анкаре у отца было много друзей. Однажды мы пошли к его другу, управляющему банком, и отец дал ему прочесть письмо от мамы, но тот его через минуту вернул со словами: «Я обмираю, не могу читать, прочти мне сам!»

Такие турки, оказывается, чувствительные (в отличие от мнения о них). А другой друг отца, миллионер (автомобильное дело), у него умерла жена два года назад, и многие женщины сами засылали к нему сватов. Но он выбрал меня, пришел к отцу свататься. Отец недоумевал: «Почему мою дочь? Ты ведь ее совсем не знаешь!» А тот ответил: «Ваша дочь плакала, когда я показывал фильм о моей бедняжке‑жене! Только женщина с таким сердцем может быть моей женой и не обидит моих детей!». Когда отец возразил, что, мол, она не может тут остаться, у нее в Москве мать и сын, друг ответил: «Я потрачу миллионы, но перевезу их, лишь бы Улькер‑ханум согласилась!».

Но я не согласилась. У меня был русский сын!

Но пришло время возвращаться в Москву.

Провожали все родные и близкие товарищи отца: девочки плакали, брат просил остаться, а «жених» подарил фото с надписью: «Я  навсегда сохраню ваш нежный облик в своей душе». А бедный папочка был совсем потерянный, смотрел на меня, не отрываясь, а потом, как мне рассказывали, целовал след моей ноги.