Как пальцы в воде

Старик медленно, как старая черепаха, повернул морщинистую, худую шею в мою сторону и посмотрел на меня блеклыми, пустыми глазами; долго всматривался, слеповато щурясь, затем наконец-то промолвил:

– Марк Лоутон? Конечно, присаживайтесь.

Я присел, лихорадочно раздумывая, как начать разговор и как вытащить из памяти Бриггса кое-что полезное для меня? Да и помнит ли он хотя бы что-нибудь из своей жизни, не так давно насыщенной и плодотворной? Я не знал, что сказать и поэтому молча смотрел на солнечные стразы, рассыпанные на водной поверхности озера и так приятно радовавшие взгляд.

– Вы любите здесь бывать? – спросил профессор, слегка повернув голову в мою сторону. Бедный старикан! Совсем запамятовал, как мы с ним здесь раньше часто встречались. Но мужчина не стал ждать моего ответа и продолжил свою речь: – Вы знаете, Марк, я могу показаться вам странным, но здесь я счастлив, несмотря на свое слабоумие. Казалось бы, зачем жить, если ты можешь, да и то с некоторым трудом, выполнять только физиологические потребности своего тела? И нет никакой надежды, что хоть когда-нибудь можно будет полноценно задействовать свой мозг? В чем смысл? – Он тяжело вздохнул и закашлялся. – Как вы думаете, почему я в своем нынешнем, мягко говоря, не очень хорошем состоянии разума и тела, могу радоваться жизни?

На секунду я задумался и посмотрел на него внимательнее.

– Наверно, только сейчас, когда ваша голова не занята наукой, вы можете смотреть на мир другими глазами, созерцать красоту природы, этого озера, наступившей осени… Да много еще чему. Разве этого мало?

Профессор скептически хмыкнул:

– Возможно, вы правы… Скорее всего, это так. Но вы спросите об этом у законченного наркомана или алкоголика.

– О чем? Радуется ли он осени?

– Хотя бы. Предполагаете ответ?

– Ну, примерно.

– Так вот, нам с Джоан только работа приносила удовольствие и радость. – Старик вновь посмотрел на меня, слегка прищуриваясь, и мне показалось, а может и нет, что его глаза приобрели какой-то оттенок лукавства и интереса. – Работу, свой наркотик, я потерял, почему бы мне теперь не желать смерти?

– Но кто нам позволит назначать дату собственной смерти? – Я был готов дискутировать на любую тему, лишь бы втянуть мужчину в разговор.

– Почему же нет? – Некоторые это могут и делают, – оживился Биггс и посмотрел на свои немного скрюченные артритом пальцы, словно пытаясь одним взглядом их распрямить. И это ему немного удалось: его ладони стали похожи на серые пятнистые клешни какого-то животного, и мужчина как-то пугающе хищно скосил на меня глаза. У меня возникло ощущение: не собирается ли он проверить силу своих щупалец на моей шее, чтобы доказать таким образом, что можно выбрать время смерти, если уж и не своей, то хотя бы чужой. Я сделал крутой вираж и сменил тему разговора, конечно, не потому, что испугался, мне надо было направить беседу в нужное русло.

– Но, насколько я знаю, вы же сами решили уйти на пенсию?

Алан вновь скосил на меня глаза и чуть помолчал, будто в чем-то засомневался. Затем отвернувшись, тихо ответил:

– Конечно, я же не окончательно растерял мозги, чтобы продолжать работу, имея на плечах больную голову. – Он скептически поджал бескровные серовато-лиловые губы. – Какая ирония судьбы! Всю свою жизнь посвятить совершенствованию умственных процессов, чтобы в старости впасть в обыкновенный маразм! Тем более что шестидесятилетний возраст в современном мире давно считается всего лишь зрелостью!

– Но ведь можно было что-нибудь предпринять… какое-нибудь лечение, замедляющее этот процесс?

– Продлить агонию?

– Но вы, наверно, ведете записи? Насколько я знаю, многие люди, страдающие нарушением памяти, прибегают к такому методу, чтобы не забыть о своих каких-либо важных делах… Даже здоровые люди ведут ежедневники.

Мужчина заметно вздрогнул, приоткрыв в немом возгласе рот. Но все же он быстро взял себя в руки.

– Вы смеетесь, Марк? – то ли негодующе, то ли испуганно повысил голос профессор. Его взгляд стал жестким и колючим. – Что мне записывать? Рацион вчерашнего ужина или консистенцию своего утреннего стула?

– Извините, я не хотел вас обидеть, – растерянно ответил я, опешив. – Я даже не понимаю, почему мне пришла в голову такая мысль? Может, слышал или читал что-то подобное, – сказал я виновато, посматривая на своего визави. Похоже, он успокоился. И я осмелился продолжить: – Говорят, что люди, заболевшие склерозом, давние события помнят лучше, чем то, что произошло недавно.

– Да, в моем случае, это так, – уверенно резюмировал Алан.

И я решил рискнуть:

– Но тогда вы могли бы писать мемуары. Это могло быть интересно многим.

Профессор как-то слишком пристально посмотрел на меня, словно хотел продырявить меня своим взглядом, но через несколько секунд отвел взгляд в сторону.

– Многим… возможно. Но не мне, – устало ответил он, пытаясь подняться, опираясь на свой старомодный зонт. Я слегка поддержал его, почти сразу поняв, что моя помощь профессору не особенно нужна.