Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире

Авантюристки же XVII века, как в жизни, так и в художественной литературе, выходят из всего без малейшей царапинки. Их создатели отказываются «убивать» своих героинь, а современники не чувствуют надобности наслаждаться их падением и страданиями. Одна из сестер Луазон в конце концов вышла замуж за аристократа; героиня «Дорогих вкусов кокеток» Ленобля, бывшая оперная певица Перрин, которую автор высмеивает как самую ужасную кокетку из всех существующих, женщину, разорившую маркиза и «несметное множество других», в конце произведения снова появляется в опере. Но на сей раз она уже занимает лучшую ложу, «стараясь донести до настоящих дам, что им ни за что не превзойти ни великолепия ее наряда, ни ее дорогого ожерелья».

И это был, возможно, самый современный аспект новой сексуальности Парижа XVII века: эти женщины, которые научились манипулировать модой так, чтобы улучшить свое социальное положение, не были наказаны за попытку перекроить свою судьбу. Кокеткам и авантюристкам позволялось наслаждаться подарками своих богатых воздыхателей, а самих воздыхателей общественность считала dupes, простофилями или глупцами, но никак не жертвами. Предполагалось, что эти взрослые мужчины в состоянии сами позаботиться о себе, и сами отвечают за свою жизнь, и у них есть собственные причины поддерживать такие отношения.

Как объяснял Ленобль, мужчин, которые могли себе позволить подобных женщин, не отталкивали большие траты. «Огромные суммы, которых требуют эти кокетки, не пугают тех, кто в состоянии их потратить, – разорение и банкротство является неотъемлемой частью их удовольствия». Чем больше кокетка заставляет их платить, «тем вернее они становятся». В новом Париже способность спустить целое состояние на какую-нибудь фальшивую «модную» графиню стала считаться показателем высокого финансового статуса, способом выделиться из толпы.

С момента рождения нового города, которое произошло на тротуарах моста Пон-Нёф, женщины были неотъемлемой частью его смешанной толпы. Вполне естественно, что они так же активно участвовали и в социальной неразберихе, которая к концу XVII века заставила пошатнуться прежде непоколебимые социоэкономические барьеры.

Как только во французском языке появились слова для обозначения этих женщин, которые сделали себя сами, – кокетка, кокотка, роковая женщина, – они тут же перешли во многие другие языки. На протяжении столетий богатые иностранцы стремились в Париж в надежде познакомиться со знаменитой кокеткой или кокоткой и показаться с ней в опере или в публичном саду. Успешное разрушение ими социальных границ стало частью того, что путеводители начала XVIII века называли «свободой Парижа».

Многочисленные английские лорды, немецкие бароны, американские финансисты – и даже Зигмунд Фрейд – понимали, что имел в виду барон фон Пельниц, когда писал, что «большинство людей понимают, что за место Париж». Париж в качестве европейской столицы романтики считался таким «местом», где любовь была одновременно рискованна и risqu'e, не вполне пристойна; опыт, гораздо более волнующий, чем подобие романтических интриг, возможных где бы то ни было еще. Европейцы верили, что это «место» менее консервативное и подавляющее, чем города других стран.

В Париже XVII века нувориши и сердцееды, охотницы за деньгами и финансисты, фальшивые аристократы и настоящие маркизы и графини на равных правах участвовали в городской жизни. Все они являлись актерами на сцене обновленного городского пейзажа, и было практически невозможно понять, с кем имеешь дело в действительности, потому что почти все выглядели абсолютно достоверно. Некоторые сетовали на то, что привычный образ жизни изменился навсегда, что мир старой аристократии уже никогда не будет таким, как прежде. Но большей частью и парижане, и иностранцы понимали, насколько современный город способен спутать все понятия, и наслаждались этой неразберихой.

Существует распространенное мнение, что мир, где социальные границы имели огромную важность, окончился вместе с Первой мировой войной. После нее то самое смешение социальных слоев, которое было характерной чертой и частью романтического образа Парижа, стало привычным во всем мире. А в наше время изменился и сам этот образ. Опасность и риск, с которыми всегда ассоциировалась любовь в Париже, больше не актуальны, и парижанки теперь славятся только своим изяществом и чувством стиля, а вовсе не роковыми чарами. Имидж Города Света был словно бы переплавлен, отлит заново; сейчас Париж – это самый романтичный город на земле, место, где зарождаются прекрасные любовные истории – истории настоящей любви, а не любовные интриги. И это тоже не могло не оставить на лице города свой отпечаток.