Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду

Как всегда, мы сходимся благодаря музыке. Оказывается, Эндрю и Майла всю жизнь пели в хоре. Это у них, филиппинцев, в крови. Там поют все. А ещё больше, чем пение, любят проводить время вместе. Так что хор, как явление социальное, идеальный жанр для «отвода филиппинской души».

Когда я слушала хоры филиппинцев, больше всего меня поражала их отдача и полное погружение в музыку. Когда музыка того требовала, они кричали как звери, шумели как дождь, и даже танцевали. Все это они делали с такой убеждённостью, что будь на моем месте Станиславский, и тот бы прикусил язык.

– Ты нам, конечно, сыграешь? – просит Тита Майла. Люди часто просят меня сыграть, особенно на вечеринках. Я обычно шучу, что стою слишком дорого. Ну, не совсем шучу – просто намекаю, что я здесь такой же гость, как и они, а музыка – это моя работа. Как подсчитывать расходы компаний или лечить людей. В общем, намёк понят.

Но эти люди мне инстинктивно нравятся, и я рассказываю им про свою травму, про мои ночные кошмары, связанные с больной рукой, про то, как люблю выступать. Что отдала бы левую руку за возможность им что-нибудь сыграть… Хотя, без левой руки я бы им много тоже не наиграла.

– Бедная ты моя девочка… – совсем по-матерински говорит Майла. – Тебе должно быть так тяжело… Ричард любил музыку до невозможности. Потому-то он здесь в костюме Элвиса, – Тита показывает на фотографию. – Он участвовал в конкурсе двойников. И победил!

Неужели Ричард разлюбил музыку, думаю я. Хочу спросить, но Эндрю переводит тему.

– А через месяц мы едем в круиз! Мы так долго копили и во всем себе отказывали. Хотели оставить Риччи хорошее наследство… – голос его прерывается. – Но теперь уже все равно. Мы хотим отметить нашу годовщину. Пятьдесят лет вместе! Мы едем в круиз!

Он говорит это таким торжественным голосом, что я задумываюсь, а путешествовали ли они раньше. Возможно, только под конец жизни они, наконец, решили позволить себе это удовольствие.

– Риччи едет с вами? – спрашиваю я, и тут же понимаю, что чем-то их обидела. На глазах у Титы наворачиваются слезы, а Эндрю сердито поджимает губы.

– Да, Риччи будет с нами, – наконец выдавливает из себя Тита Майла. – Он умер почти год назад, но он обязательно будет с нами. Он так хотел поехать в этот круиз.

***

Мы с моими старичками стали настоящими друзьями. Они называют меня внучкой и приглашают вернуться. Конечно, совершенно бесплатно. Были у нас и вечера, когда я пела. Тита Майла сидела, задумчиво глядя перед собой, а Эндрю смотрел на фотографию своего сына и о чем-то тихо с ним разговаривал. Были и длинные разговоры за завтраком, когда мои хозяева заботливо готовили мне с собой разнообразные фрукты и ягоды.

– Тита, я никогда не любила папайю! Помню, попробовала раз и выплюнула. А с вами так пристрастилась – чувствую, теперь буду и во Флориде продолжать эту традицию.

– Ха-ха, да, фрукты – это наша основная еда. Но ты же наверно помнишь, что на Филиппинах фруктов много, и самые сладкие в мире…

– Манго! Конечно, помню. Слаще, чем в Тайланде! А мои друзья в своём саду во Флориде выращивают манго какого-то особого сорта. И очень этим гордятся. Ни в какое сравнение с филиппинскими!

Кевин, на правах друга (да к тому же и музыканта!), тоже становится здесь желанным гостем. А один раз, мои старички даже устраивают нам рыбный ужин. Рыба поймана прямо из залива и приготовлена по всем филиппинским правилам.

– Кевин, тебе положить добавки?

– Спасибо большое, Майла, я сам, с вашего разрешения.

Я исподтишка поглядываю на него. Пресная разваренная уха должно быть слишком экзотична для этого избалованного американца. А моя мама, дочка рыбака, наверняка бы оценила!

Мы все рассказываем о себе. Прелесть Америки в том, что за одним столом обязательно сойдутся люди с разных концов света и, увлечённые беседой, не заметят, как их различия растворятся в ночных сумерках.

– Ты помнишь, как мой отец упомянул, что я болел в детстве? – спрашивает Кевин.

– Да, я тогда не поняла, что он имел ввиду.

– У меня была лейкемия. Я несколько лет боролся за жизнь. С тех пор, я не могу писать руками – я только печатаю. Ты, наверно, заметила, что я все время хожу с планшетом.

– Боже, Кевин, я понятия не имела!

– Да, я знаю. Я не очень люблю об этом говорить. Обычно, люди начинают меня жалеть, а я это ненавижу. Начинается такая вечеринка за упокой…

– Ты большой молодец, Кевин. Расскажи, было страшно?

– Ты знаешь, я был ребёнком, так что многое стерлось из памяти. Но что я очень хорошо помню, так это как брали на анализ образец спинного мозга. Такую боль я не испытывал никогда в жизни.

– Кевин, ты даже не представляешь, какой ты для меня пример мужества. Я просто рада, что ты здесь.

– Оксана, а ты не представляешь, что для меня значат твои слова. Ты моё вдохновение.

– Дружище, а как ты стал композитором?

Тито Эндрю смотрит на Кевина вопрошающим взглядом. Я чувствую, что музыканты для него почти что святые люди.

– После того, как я оправился от болезни, мне захотелось сделать что-то стоящее. Оставить своё имя в истории. А кого она помнит?

– Композиторов?