Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции

Где разум бессилен, там действуют чувства. Когда случайные ассоциации и поверхностные параллели в массовом сознании – ранее единичные и разбросанные – складываются наконец воедино, возникает устойчивый образ. Этот образ во многом предопределяет отношение русского человека к окружающей его действительности. Он может отражать реальность более или менее точно. Но независимо от степени адекватности отражаемому предмету образ сам по себе становится реальностью, с которой приходится считаться. Как сказал однажды политический соратник Тони Блэра: «Восприятие в политике важнее действительности».

Современная Россия воспринимается как новое Средневековье. Этот образ все чаще становится точкой отсчета. И это объяснимо, потому что люди не чувствуют себя защищенными, прежде всего политически и социально, но также и лично. Насилие и связанная с ним непредсказуемость – вот сегодня главные действующие лица на исторической сцене в России. Напротив, право, законность и связываемые с ними преимущества цивилизованного состояния играют в жизни общества все меньшую роль. Это и заставляет проводить аналогии с темными веками истории. Сначала робкие и редкие, такого рода сравнения стали сегодня общим местом в публицистике.

Однако во всем этом есть определенный элемент мистики. Почему образ «нового Средневековья» сформировался в России окончательно только сейчас? Не тогда, когда страна чуть было не распалась в одночасье на фрагменты, не тогда, когда несколько сотен семей в течение одного десятилетия присвоили большую часть государственных активов, не тогда, когда частные лица начали открыто использовать государственную власть как инструмент личного обогащения, а тогда, когда вроде бы начался обратный процесс возвращения государства в общественную жизнь, восстановления по крайней мере видимости общественного порядка и государственного единства?

На самом деле любое явление может быть понято только в своем развитии, когда сущность происходящего получит возможность в достаточной степени проявить себя. Просто мы должны точнее увидеть связь эпох в новейшей истории России и осознать, что ее самый последний «восстановительный» этап не только отрицает предшествующий период (что в принципе справедливо, но зачастую слишком односторонне подчеркивается), но и продолжает быть органически связанным с предыдущим «разрушительным» этапом, последовательно и необходимо вытекает из него, является его логическим продолжением. Их объединяет общая направленность исторического движения, которое не торопится переменить свой ход.

На первый взгляд разговоры о новом русском Средневековье кажутся чистой публицистикой, лишенной какого-либо иного содержания, хотя бы потому, что при этом подразумевается западное Средневековье, какого в России отродясь не было, как не было в ней никогда Нового времени, феодализма, рабовладения и многого другого, что можно найти в истории Европы. Однако в последнее время самому термину «средневековье» стали придавать не столько исторический, сколько философский и культурологический смысл. И в таком контексте разговор о русском Средневековье вполне уместен.

Средневековье в этом смысле предстает как универсальное явление, как исторический буфер, отделяющий угасание одной цивилизации от зарождения другой на ее месте. Предполагается, что в этой точке исторического развития наблюдается перерыв постепенности, разрыв направленного движения. Одна культура не может быть непосредственно замещена другой без того, чтобы не образовался на какое-то время культурный вакуум, сопровождаемый неизбежным в таком случае хаосом, созданным стихийным вращением между собой органически не связанных культурных фрагментов – обломков старого, спор нового, – втягиваемых вихрем безвременья в один сплошной, нескончаемый танец.

Такую не совсем обычную трактовку Средневековья предлагает Джейн Джекобс. В своей книге «Закат Америки» она пишет: «Средневековье многому может научить именно потому, что дает примеры коллапса культуры, куда более живые и наглядные, чем ее постепенный упадок… Средневековье представляет собой страшное испытание, куда более тяжкое, чем временная амнезия, которой нередко страдают люди, выжившие в землетрясениях… Средневековье означает, что массовая амнезия выживших приобретает постоянный и фундаментальный характер. Прежний образ жизни исчезает в пропасти бытия, как если бы его вообще не было… Средневековье – это не просто вычеркивание прошлого. Это не пустая страница: чтобы заполнить образовавшийся вакуум, на нее многое добавляется. Но эти добавления не имеют ничего общего с прошлым, усиливают разрыв с ним… В малоизвестных версиях Средневековья обнаруживаются сходные феномены, приводящие культуры к гибели. Соединение множества отдельных потерь стирает из памяти прежний образ жизни. Он видоизменяется по мере того, как богатое прошлое преобразуется в жалкое настоящее и непонятное будущее»[52].