Как Петербург научился себя изучать

В старой имперской столице России работы Анциферова оставались популярны на протяжении всей второй половины 1920-х годов. Его экскурсионные пособия, статьи и такие сочинения, как «Душа Петербурга», захватили воображение деятелей культуры. Их читали и часто обсуждали организаторы экскурсий, музейные работники, ученые и критики. Учитывая все хвалебные отзывы, которые получила деятельность Анциферова в этот период, пожалуй, неудивительно, что в конце концов на сцене появились другие писатели, склонные предпринять нечто подобное. В конце 1920-х и начале 1930-х годов в Ленинграде было опубликовано несколько литературоведческих исследований, напоминавших по тематике, стилю или подходу хотя бы в какой-то степени творчество Анциферова. Наиболее важными из них были «Город муз: Царское Село в поэзии» Э. Ф. Голлербаха, выдающегося искусствоведа, работавшего в основном самостоятельно, и «Пушкинский Петербург» А. Г. Яцевича, ведущего члена и постоянного сотрудника Общества «Старый Петербург». Эти писатели никогда не играли значительной роли в краеведческом движении и, если уж на то пошло, не проявляли интереса к экскурсионному методу. Они, по-видимому, не считали себя краеведами. Во всяком случае, Голлербах, похоже, относился к движению региональных исследований с некоторой долей презрения и однажды в своей письменной работе зло высмеял его приверженцев как педантов [Голлербах 1993: 35, 172].

Лишь намного позднее, в советский период, «Город муз» Голлербаха и «Пушкинский Петербург» Яцевича стали восприниматься как классические образцы «литературного краеведения». Как я упоминала в предыдущей главе, краеведение, которое после катастрофической чистки 1930–1931 годов находилось в длительном простое, в постсталинские годы пережило бурное возрождение. До некоторой степени власти поддержали эту активность. Придерживаясь мнения популярного и до революции, некоторые партийные идеологи, теоретики общественных наук и видные педагоги считали, что краеведение естественным образом способствует возникновению более сильных патриотических настроений среди населения[298]. Они стряхнули пыль с идей Пиксанова об областных культурных гнездах и в несколько измененной форме ввели их, наряду с другими принципами и программами, давно связанными с термином «краеведение», в учебные программы как средних школ, так и высших учебных заведений. В 1960-е годы идеи Пиксанова пользовались бóльшим успехом, чем в 1920-е: появилось множество книг, в которых предпринимались попытки описать историю и влияние различных провинциальных культурных центров, создавались клубы и учебные кружки, привлекавшие восторженных участников[299].

В Ленинграде, где изучение истории литературы стало особенно популярным, молодые энтузиасты, роясь в местных библиотеках и архивах, быстро обнаружили книги, написанные их предшественниками начала XX века: Голлербахом, Яцевичем и Анциферовым. Поскольку, как я уже отмечала, значение термина «краеведение» в постсталинскую эпоху изменилось, расширившись и включив в себя почти все, что когда-либо было написано о городе, все работы этих авторов теперь можно было без колебаний назвать примерами литературного краеведения. Больше не имело значения, когда они были созданы и считал ли автор себя краеведом или нет; все тонкие различия, казавшиеся столь важными работникам культуры в 1920-х годах, исчезли. Экскурсионный институт и Общество изучения и сохранения Старого Петербурга теперь повсеместно считались «центрами русского краеведения». Все книги, статьи и экскурсии Анциферова, а также все, что написали о городской литературе Голлербах и Яцевич, по умолчанию стало классическими произведениями литературного краеведения.

В этой главе рассматриваются три произведения, которые часто называют ранними шедеврами «петербургской школы литературного краеведения»: «Душа Петербурга» Анциферова, «Город муз» Голлербаха и «Пушкинский Петербург» Яцевича. На самом деле эти тексты, не созданные организованным краеведческим движением 1920-х годов и даже не испытавшие его влияния, эстетически и философски далекие от регионального литературоведения, вдохновленного теорией Пиксанова о «культурных гнездах», представляют собой уникальную местную традицию, продукт условий и событий, характерных для Санкт-Петербурга начала XX века. Взятые вместе, они представляют собой превосходный пример того интеллектуально стимулирующего, творческого и глубоко личностного культурного исследования, с которым в конечном итоге стало ассоциироваться понятие «литературное краеведение».