Как Пётр Первый усмирил Европу и Украину, или Швед под Полтавой

Во-первых, перебежчик явился к шведам сразу же после военного совета в русской армии, который состоялся вечером 25 июня[498]. При этом из писем Петра к коменданту Полтавы следует, что царь опасался, как бы город в целости не достался противнику[499]. Кроме того, поскольку фельдмаршалы Шереметев и Реншельд накануне заключили соглашение о дате битвы – 29 июня[500], постольку, видимо, в тот день русская армия обязана была выйти в поле, что отнимало у нее преимущество воспользоваться полевыми укреплениями. Чтобы гарантированно предотвратить такое развитие событий, царю требовалось спровоцировать шведского короля атаковать основную русскую армию в ее лагере либо начать отступление. Побудить к этому Карла могла кажущаяся достоверной дезинформация, в качестве которой царю и другим членам военного совета, вероятно, показались подходящими сведения о численности прибывающей к русским иррегулярной конницы калмыков, – ее шведам априори было трудно оценить.

Во-вторых, статус перебежчика опровергает возможные мотивы его поступка. Для передачи сведений русское командование должно было подыскать надежное лицо, положение которого отвечало разработанной легенде. Поэтому выбрали унтер-офицера гвардейского полка, причем немца, то есть человека осведомленного, однако в силу своей национальности как бы склонного к переходу на сторону шведов. В действительности социальное и должностное положение унтер-офицера Семеновского или Преображенского полков являлось настолько высоким, что поменять его на статус перебежчика в оказавшейся в катастрофическом положении шведской армии мог только человек, совершенно неадекватно реагирующий на ситуацию (как и Иван IV Грозный и Иосиф Сталин, Петр I вынужден был опираться в своей деятельности не на социальную поддержку широких групп и слоев русского общества, а на узкий круг лично преданных «опричников», которыми являлись, прежде всего, офицеры гвардейских частей, поэтому, например, сержант гвардии Михаил Щепотьев одно время надзирал за фельдмаршалом Шереметевым и давал ему обязательные к исполнению указания (во время Астраханского бунта Петр I был недоволен мягкими, по его мнению, действиями фельдмаршала Шереметева по усмирению мятежников, поэтому отправил к нему из Воронежа для личного надзора сержанта Щепотьева, написав: «… что он вам будет доносить, извольте чинить»), а посланным в провинции гвардейцам предписывалось быть «понудителями» и «губернаторам беспрестанно докучать», чтоб они неотложно исполняли царские требования, в противном случае гвардейцы должны были «как губернаторов, так вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги и на шею полонить цепь, и по то время не освобождать, пока они не изготовят ведомости», так что унтер-офицер Лейб-гвардии Преображенского полка Поликарп Пустошкин в 1720 году приказал посадить на цепь Московского вице-губернатора бригадира Ивана Лукича Воейкова, – участника Полтавской битвы в качестве командира Тобольского пехотного полка).

В-третьих, помимо информации о калмыцкой коннице, перебежчик, по-видимому, сообщил королю некоторые и без того известные шведскому командованию достоверные сведения о расположении и численности русской армии, а также рассказал про полк новобранцев, одетый в серые мундиры (их не успели покрасить), который должен был принять участие в бою. С точки зрения здравого смысла, в решающем противоборстве новобранцев оставляют в резерве, тем более что царская армия и без них имела подавляющее численное преимущество. Поэтому кажется удивительным расчет, что король поверит в этот рассказ. Однако царь, который якобы догадался, о чем будет рассказывать перебежчик, заранее приказал переодеть в серые мундиры один из лучших пехотных полков – Новгородский полк бригадира Кристиана Пфейленгейма[501] – и вывел его на поле боя на втором этапе битвы в составе дивизии генерала Репнина под своим личным контролем. Эти действия с предварительным переодеванием, только подтверждающие роль перебежчика в качестве русского агента, в действительности мало на что повлияли. На втором этапе битвы, после выхода царской армии из укрепленного лагеря, шведы не пытались сконцентрировать свои силы против отдельных участков фронта противника, но атаковали всю линию вражеской пехоты и потеснили левый фланг русских вплоть до переодетого в серые мундиры первого батальона Новгородского полка (весьма спорным является утверждение Е. Тарле по поводу специальной концентрации элитных или усиленных частей на правом фланге шведской пехоты[502], поскольку вся линия пехотного боевого порядка оказалась смещена к левому флангу русской армии, причем царской артиллерии удалось рассеять левый фланг шведов).