Как писать в XXI веке?

Эксперименты с формой делают прозу и поэзию несколько «филологической», и вместе с ними, подобно Пастернаку, мы движемся от сложных форм юношеской поэзии к неизбывной простоте поэзии старости. Ищущий решений в науке параллельно и одновременно с искусством постмодерна стирает границы между научной прозой и лирическим стихотворением, оба становятся сюжетной эссеистикой с собственными ритмами, и автор, а за ним и читатель дают право любому творческому тексту быть настоящей литературой. Мы живем среди реальных персонажей и вымышленных героев с легкостью, которой почти не замечаем, — и приехав в Пушкинские горы, называем Тригорское «усадьбой Лариных», от которой по совершенно реальной дороге проезжаем к Пушкину в Михайловское, где слушаем, как он беседовал с Онегиным…

В итоге, например, рассказы Николая Байтова, лауреата премии Андрея Белого в области прозы в 2011 году, отличающиеся изощренным интеллектуализмом, ибо их сюжеты строятся на явных или неявных отсылках к проблемам философии и культурологии XX века, а особенно — к вопросам диалектики подлинного и фиктивного. В итоге тексты Байтова сочетают игру документальных и художественных вкраплений, и вы не можете определить, где правда, а где вымысел. Стихи его не менее сложны, полны аллитераций и необычных видов рифм, а текст являет собой одновременно культурологический эксперимент над самим собой и реальностью XXI века:

Тупо смотрю: предо мной условно-конкретны
тостеров, ростеров, блендеров новые бренды.
Бледные призраки стаями сходятся в войско.
Буря набрякла. Того гляди грянет геройство.
Если, поэт, ты не посыльный генштаба,
если пакет от маршала Витгенштейна
тотчас нам не вручил — тогда я не знаю…
Худо, наверно: расправа будет мгновенна.
Некогда мыслить. Бегут стремительно тучи.
Каждая следующая предыдущей жутче.
Буря, как ягода, соком черным набрякла.
Скоро в глаза нам молния брызнет ярко
и осияет с точностью до сантиметра
сканнеров, скутеров, миксеров быстрые бренды.
В бой квадроциклы, построясь ассортиментом,
ринутся гневно. Расправа будет мгновенна.

Оставьте утлые представления о реальности, господа. Не только во времена Бальзака «Евгения Гранде» и образ утраченных иллюзий были реальней многих настоящих людей и событий — так было всегда. История самого писателя делает его не менее литературным былинным героем, чем порожденные им персонажи. Авторский голос способен связать живого человека, пишущего эти строки, с давно погибшим Андреем Платоновым, частенько упоминаемым как предтечу современной малой прозы, и Даниилом Хармсом, к которому восходят многие вершины современной поэзии. Автор, находящийся по Бродскому в зависимости от языка, — такое же порождение процесса развития человечества, как и его литературные творения. Роман о розе так же возможен сегодня, как «роман» с психоанализом, войной, смертью и документом.

Повиновение судьбе

Одни рождаются великими, другие достигают величия, к третьим оно нисходит.

Уильям Шекспир, из комедийной пьесы «Двенадцатая ночь»

Что все это объединяет, кроме языка, который кажется лишь тканью художественного произведения? Современный человек, часть единого человечества, критически распирающего реальную биосферу своим присутствием. И при всех наших недостатках, как верно сказал Эдуард Шульман, «есть только тот человек, который есть. В Древнем ли Риме, Вавилоне, в Москве, в Австралии, в штате Канзас. Природа его незыблема. И всякая мечта о так называемом «новом человеке» грозит ликвидацией человека реального». Поэтому осознание и обретение того истинного — внутреннего и внешнего — человека, коим является автор и иные известные ему люди до и после их смерти, — по-прежнему одна из центральных писательских задач.