Как по лезвию

Куда с добром деваться нам в границах нашей области?
У нас — четыре Франции, семь Бельгии и Тибет.
У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.
Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.

А так — какие новости? Тем более, сенсации…

С террором и вулканами здесь все наоборот.
Прополка, культивация, мели-мели-мели-орация,
Конечно, демонстрации. Но те — два раза в год.

И все же доложу я вам без преувеличения,

Как подчеркнул в докладе сам товарищ Пердунов,
Событием высокого культурного значения
Стал пятый слет-симпозиум районных городов.

Президиум украшен был солидными райцентрами —

Сморкась, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.
Эх, сумма показателей с высокими процентами!
Уверенные лидеры. Опора и пример.

Тянулись Стельки, Чагода… Поселок в ногу с городом.

Угрюм, Бубли, Кургузово, за ним Семипердов.
Чесалась Усть-Тимоница. Залупинск гладил бороду.
Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.

Корма — забота общая. Доклад — задача длинная.

Удои с дисциплиною, корма и вновь корма.
Пошла чесать губерния. Эх, мать моя целинная!
Как вдруг — конвертик с буквами нерусского письма.

Президиум шушукался. Сложилась точка зрения:

— Депеша эта — с Запада. Тут бдительность нужна.
Вот, в Тимонице построен институт слюноварения.
Она — товарищ грамотный и в аглицком сильна…

— С поклоном обрашшается к вам тетушка Ойропа

И опосля собрания зовет на завтрак к ней…
— Товарищи, спокойнее! Прошу отставить ропот!
Никто из нас не завтракал — у нас дела важней.

Ответим с дипломатией. Мол, очень благодарные,

Мол, ценим и так далее, но, так сказать, зер гут!
Такие в нашей области дела идут ударные,
Что даже в виде исключения не вырвать пять минут.

И вновь пошли нацеливать на новые свершения.

Была повестка муторной, как овсяной кисель.
Вдруг телеграмма: — Бью челом! Примите приглашение!
Давайте пообедаем. Для вас накрыт Брюссель.

Повисло напряженное, гнетущее молчание.

В такой момент — не рыпайся, а лучше — не дыши!
И вдруг оно прорезалось — голодное урчание
В слепой кишке у маленького города Шиши.

Бедняга сам сконфузился! В лопатки дует холодом.

А между тем урчание все громче и сочней.
— Позор ему — приспешнику предательского голода!
Никто из нас не завтракал! Дела для нас важней!

— Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией. —

Но ярость благородная вскипала, как волна.
— Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! —
Кричала с места станция Октябрьская Весна.

— Ответим по-рабочему. Чего там церемониться.

Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! —
Так заявила грамотный товарищ Усть-Тимоница,
И хором поддержали ее Малые Прыщи.

Трибуну отодвинули и распалили прения.

Хлебали предложенья, как болтанку с пирогом.
Объявлен был упадочным процесс пищеварения,
А сам Шиши — матерым, но подсознательным врагом.

— Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!

Чужой жратвы не надобно, пусть нет — зато своя!
Кто хочет много сахару — тому дорога к Горькому!
А тем, кто с аппетитами — положена статья…

И населенный пункт 37-го километра

Шептал соседу радостно: — К стене его! К стене!
Он — опытный и искренний поклонник стиля «ретро»,
Давно привыкший истину искать в чужой вине.

И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем.

— Ату его, вредителя! Руби его сплеча!
И был он цвета одного с переходящим знаменем,
Когда ему товарищи слепили строгача.

А в общем, мы одна семья — единая, здоровая.

Эх, удаль конармейская ворочает столы.
Президиум — Столичную, а первый ряд — Зубровую,
А задние — чем бог послал, из репы и свеклы.

Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.

Ругались, пели, плакали и скрылись в черной мгле.
В Мадриде стыли соусы. В Париже сдохли устрицы.
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.