Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

В этом телесном мире не существует духовной любви: ты сам не можешь выдержать ее, может быть, и я также. Я хочу быть человеком; я исполню мое назначение, мой долг, и жизнь пройдет. Кто же может помешать моему блаженству с тобой? Не считай меня за экзальтированного больного, я не таков; но мог ли я расстаться с тобой, если б у меня не было хоть луча надежды, если б я не предвидел вечности.

Я еще раз говорю тебе это, чтобы ты вполне понял меня. Это в последний раз! Но тебе принадлежит все: мои мысли, чувства, нежные слова любви, которые отныне останутся в моей душе, – сокровище, до которого не коснется ничья рука, кроме твоей. Я считаю себя сильным и мужественным, но во мне столько нежности – может быть, даже слишком, много для мужчины в момент такого тяжелого отречения.

Ты не можешь, ты не должен забыть меня, Леопольд, – забыть, что ты всецело принадлежишь мне. Но, умоляю тебя, не поддавайся страданию, которое причинит тебе наша разлука, пусть оно не омрачает твое чудное благородное сердце, пусть моя долгая мучительная борьба не будет напрасна. Думай, верь, что предсказание Ванды осуществилось и что ты отвернулся сам от меня, утомленный духовным, бестелесным общением.

Я хотел сохранить тебя, и поэтому я отказываюсь теперь от тебя.

Да хранит тебя Бог! Будь счастлив! У тебя есть Ванда, дети, ты можешь быть счастлив. Я – одинок! И все-таки я чувствую мучительное блаженство, потому что я нашел тебя, обладаю тобой и надеюсь когда-нибудь свободно наслаждаться твоей любовью.

И если когда-нибудь ты почувствуешь себя счастливым, если тихое раздумье посетит тебя и священные желания зазвучат в тебе, вспомни, что возле тебя твой вечно любящий

Анатоль».

Прошло несколько месяцев, после чего мы получили следующее письмо:

«Леопольд!

Пусть свершится то, что должно свершиться – я знаю, что не хочу, не могу расстаться с тобой, Глупец лавочник прислал мне твою книгу, которую я получил как раз в то время, когда колебался между отречением, любовью и отчаянием.

Пусть свершится то, что должно свершиться, я принадлежу тебе, ты – мне; и ты увидишь меня, но только не сейчас еще. Потерпи еще несколько месяцев, и я приду к тебе – навсегда. Я могу пожертвовать всем, могу перенести все ради тебя. Любишь ли ты еще меня? Веришь ли еще твоему Анатолю?

Тысячу поцелуев Ванде».

И снова началась та же игра, с теми же сомнениями и колебаниями; игра неискренняя: с одной стороны – недоверие, с другой – ложь. Мой муж, который только к мечтал о «греке», находился теперь постоянно в нервном напряжении.

Теперь, зная, к чему должна нас привести вся эта история, я сожалела, что приняла в ней участие; я была довольна разрывом и жалела, что история возобновилась, потому что боялась безобразного конца.