Как подготовить детей к будущему, которое едва можно предсказать

Интеллектуальные способности, тяга к знаниям и даже такие навыки «характера» XXI века, как упорство, настойчивость и сопротивляемость, выгодны только в той степени, в которой они могут быть использованы с помощью инструментов, формирующих наш мир. Большинство взрослых никак не могут это признать, потому что они остаются преданными устаревшему пониманию того, из чего состоит традиционный инструментарий самовыражения. Они не знают историю письменности и забывают, что почти все человеческое общение технологично. Они все еще верны ностальгической идее того, что человеческая рука связана с божественной душой, что истинное творчество должно быть чистым, естественным и не запятнанным современностью. Они купились на очередной виток франкенштейновской технофобии, беспокоясь из-за того, что машины поработят человечество, лишат «изюминки» воображение и понимание, уничтожат понятие творческого порыва и сделают все шаблонным и повторяющимся. Это как-то связано с природой компьютеров? Осознают ли эти люди, что цифровая технология ограничена своей способностью подчиняться командам? Они правда обеспокоены тем, что слишком длительное воздействие процедурной риторики алгоритмов превратит детей в зомби, повинующихся командам? Это может быть одним из объяснений, которое взрослые предложат, но я не думаю, что все так просто. В конце концов, Сократа беспокоило то же, так что эти опасения гораздо старше проблемы клавиатур. Страх всегда сопровождал технологические новшества.

Цифровые конспекты – не виртуальный блокнот, а новый вид песочницы.

Слово «технология» имеет греческий корень «techn» (τεχνη), что в переводе означает «ремесло», и также связывается со словом «epistm» (ε πιστη μη), или «знания». Размышляя об уже знакомой дихотомии теории и практики, вы опираетесь на то же разделение между этими двумя категориями, которое было установлено Аристотелем в IV веке до нашей эры. Но до Аристотеля это различие между действием и мышлением вряд ли существовало.

Платон часто использует эти два слова, причем взаимозаменяемо. Почему? Потому что знания должны быть сформулированы, чтобы проявляться и быть полезными. Мысли, какими бы блестящими они ни были, эфемерны. Они будут исчезать так же легко, как и появились, если только не зафиксированы и не выражены с помощью каких-либо технологических средств коммуникации. Выражение требует мастерства, а мастерство требует technê, или инструментов. Риторика – это инструмент оратора. Письмо – это инструмент автора; оно не только нуждается в использовании вспомогательных средств (пера и чернил, механического карандаша, программного обеспечения для диктовки), но и само по себе является аппаратом. Грамотность – это и есть технология. Этот факт становится ясным, если учесть происхождение письма.

Самые старые образцы письменности были найдены у древних шумеров в регионе, который сейчас называется Южным Ираком. Мы знаем это, потому что музеи полны маленьких глиняных табличек, которые выполняли роль блокнотов для практики учеников. Они копировали один и тот же текст снова и снова; в то время это было типичное школьное задание. Учителя вдавливали клинописные символы на одной стороне таблички, а ученики копировали их на другой.

Клинопись выглядит так, будто заостренные штрихи ногтем выцарапали на куске мягкой глины размером со смартфон. Мы считаем ее первым письменным языком, но это не совсем точно. До клинописи люди использовали пиктограммы – стандартизированный набор простых рисунков, с помощью которых можно было общаться на бытовые темы. Представьте что-то вроде логотипа или товарного знака, абстрактных образов знакомой вещи: изображение палки – «человек», овал рядом с треугольником – «рыба». Вот так выглядела первая письменность. Затем, почти как компьютерное программное обеспечение, прошедшее апгрейд от альфа- до бета-версий, клинопись добавила еще несколько знаков. Внезапно, впервые в истории человечества, произвольная коллекция закорючек смогла иметь любой смысл, который приписывало ей сообщество. Написанному символу больше не нужно было выглядеть как предмет, который он описывал; его функция состояла в передаче аналогии.

Это довольно удивительное нововведение сперва делает возможным формулирование абстрактных идей на письме – понятий, которые нельзя изобразить, вроде «счастье» или «власть». Затем формируется база для создания алфавита, но и тут появляются новые трудности. С его помощью люди должны научиться рисовать не просто знаки, но и то, что они представляют; необходимо разобраться, как использовать аппарат. Символы – это в конечном счете инструменты; и если символ «зерна» не похож на зерно, нельзя ждать того, что ученик интуитивно поймет, как его использовать.