Что? Джемма обернулась к Кэлу. Это ведь не имело смысла. Кэл бы ей сказал, если бы…
Лицо Кэла разгладилось, став невероятно спокойным, и большего Джемме не требовалось, чтобы понять: нет. Не сказал.
– Но тебе ведь не до того, да? – не переставал глумиться Доу, но Джемма уже не обращала на него внимания. – Нужно ведь найти
Она всмотрелась в лицо Кэла. Злость, только-только отступившая, снова начала подниматься внутри, раздуваться, делая легкие тяжелыми, а голос низким.
– Что этот урод, – отрывисто спросила Джемма. Кэл, вместо того чтобы посмотреть на нее, отпустил ее плечи, и от этого злость снова запузырилась в крови, – имеет в виду?
– Я имею в виду, что тебе бы стоило лучше делать свою работу, пока ты не лишилась еще одного бойфренда.
Она не выдержала: дернулась в сторону Доу, собираясь заставить его заткнуться:
– Я выбью тебе все зубы, сучен…
А затем –
– Древним кельтам Самайн достался набором архетипов, а не ритуальных последовательностей, как другие праздники.
«Да, – подумал Норман, – это действительно речь преподавателя». Он ей верил.
– Это долгое время занимало антропологов: в отличие от остальных знаковых дней кельтского календаря, Самайн не имеет четких обрядовых действий. Но те, что есть, конечно, в первую очередь связаны с Сидом…
Разговор тек в этой пыльной комнате медленно, неспешно, и Норман пытался запомнить, ухватить, выделить важное.
Что из этого им поможет?
– Сид – изнанка нашего мира, по представлениям кельтов, которая находится в холмах и в которой властвуют потусторонние силы, – сказала Мойра, прежде чем замолчать и уделить время трубке. Потом соизволила продолжить: – А на Самайн холмы всегда открываются.
– Я читал об этом, – кивнул Норман. – В Самайн все, что обитает в потустороннем мире, может проникнуть в наш.
Конечно же, он читал. Это не было уникальным мифологическим мотивом: мексиканский День мертвых, Хякки Ягё, или «Ночной парад ста духов», в Японии, праздники зимнего солнцестояния в разных культурах, – мир полнился «тем самым днем», когда, по легендам, нечисть могла проникнуть в мир живых. Кое-что было правдой и имело под собой реальные поводы для опасения – никто не завидовал японскому Бюро в дни Хякки Ягё, это уж точно, – но многое оказывалось лишь мифическим наследством. С паранормальными явлениями никогда не угадаешь.
– Верно. Поэтому неудивительно, что большинство кельтских обрядов на Самайн носят защитный характер. Самайн, – сказала она, – время масок, личин, которые не позволяют разобрать, кто перед тобой – живой или мертвый, обычное существо или волшебное, хороший или плохой.
Мойра смотрела прямо на Нормана, и слепой глаз, отдающий жуткой, бледной голубизной, словно поймал его в ловушку: Норману ничего не оставалось, кроме как смотреть в ответ, чтобы не показаться невежливым.
– Обычай людей надевать маски носит защитную функцию: укрыться от потустороннего. Представь, мальчик, – она снова улыбнулась, – ты играешь с существами из Сида в ту же игру: раз они надевают маски, то и человек может. В наше время это переросло в веселье, но тогда это был суеверный метод защиты. – Мойра прокашлялась. – Я больше сорока лет изучала кельтские языческие традиции. У каждого праздника есть свои архетипические корни, в основе каждого лежит природное событие, которым можно объяснить возникновение того или иного культа. – Снова постучав трубкой по столешнице, она медленно продолжила: – Но в ирландской мифологической традиции только Самайн заставил меня безуспешно задаваться одним и тем же вопросом. Хочешь знать каким?
На секунду Норман подумал, что нет, не хочет. Мысль испуганной ланью метнулась в мозгу и исчезла. Он кивнул:
– Да. Да, конечно.
Мойра кивнула ему в ответ, будто принимая его согласие на что-то. И, снова подняв трубку ко рту, продолжила:
– Праздники, связанные с потусторонним и загробным, типологически схожи почти для всех цивилизаций. Но только Самайн не обладает никакими выработанными обычаями нуминозного торжества, восхваления или победы – элементами, которые объединяют любой религиозный обряд. Все обычаи, которые есть в Самайне, носят исключительно защитный характер. Другими словами, – она выдохнула дым, и новое кольцо повисло в воздухе, – в ранней кельтской традиции Самайн никто не праздновал, даже если на это похоже. В дни Самайна древние народы только
Кэл успел сделать всего лишь один выстрел и не попасть, а Джемма и Доу – только выхватить пистолеты. Оно – быстрое, гибкое, темное – выскочило из ниоткуда, пролетело, разрывая под собой влажную землю, и скрылось в буреломе лесной полосы. Кэл бросился за ним, снова выстрелил на хрустящий звук сухих веток – но было понятно, что мимо.
Сделать еще один выстрел не удалось: лес скрыл пришельца. Не просто скрыл, а спрятал: проглотил все звуки, скрыл движение, схоронил за непроницаемым пологом тишины и спокойствия.