Как построить космический корабль. О команде авантюристов, гонках на выживание и наступлении эры частного освоения космоса

Одно из ключевых направлений исследований для специалистов по полезной нагрузке – это так называемая космическая болезнь, а попросту говоря – укачивание, чего крутым парням-астронавтам с «Меркьюри», «Джемини» и «Аполлонов», которые в прошлом все были военными летчиками-испытателями, признавать совсем не хотелось. Первый в мире космонавт, Юрий Гагарин, сообщил, что укачивания в космосе нет. Второй советский космонавт Герман Титов, облетевший Землю 17 раз, заслужил честь стать первым человеком, которого стошнило в космосе. Астронавт с «Аполлона-9» Расти Швейкарт страдал космической болезнью в первый день пребывания на орбите, а Базз Олдрин говорил своим друзьям в MVL, что его, наоборот, очень сильно тошнило при возвращении на Землю.

Итак, Лихтенберг сидел у Питера во вращающемся кресле с электродами, прикрепленными к голове и животу. Его крутили в одном направлении, причем его голова была повернута в другом направлении, пока он не начинал ощущать тошноту. Все данные записывались, и реакции организма сравнивались. Сам Питер и его преподаватели тоже проводили много времени в этом кресле.

Появлялись интересные результаты (например, обнаружилось, что полное восстановление после начала приступа тошноты занимает 35 минут) и новые вопросы. В ходе полета на «Шаттле» Лихтенберг планировал использовать закрепляемый на голове акселерометр, изготовленный специалистами из MVL, с тем чтобы потом представить еще и подробные записи о своих ощущениях. Цель этой работы для MVL состояла в том, чтобы «космическая болезнь протекала, по возможности, вне туалета».

В свободное от экспериментов время Питер и Лихтенберг беседовали о жизни астронавтов. Питер хотел знать, о чем спрашивают на собеседованиях, потому что хотел быть готовым к ним. Лихтенберг сказал ему, что в основном задают вопросы, касающиеся аппаратного и программного обеспечения космических полетов, подготовки, а также влияния выбранной профессии на семейную жизнь. Но иногда задают странные и вроде бы даже глупые вопросы, например: «Каково среднее время жизни красных кровяных телец в вашей крови?», «Не думаете ли вы, что мы фальсифицировали посадки на Луну?» или «Мы слышали, что на “Шаттле” побывали инопланетяне и танцевали с вами на борту, – что вы об этом думаете?»

Питер спросил о шансах стать космонавтом. Лихтенберг ответил, что при каждом наборе НАСА получает заявки примерно от 6000 претендентов, из которых астронавтами, как правило, становятся не более десяти человек, то есть менее 0,17 %. При этом выбор может оказаться «случайным или политическим», хотя процесс отбора все равно чрезвычайно строгий.

Питер вдруг вспомнил, что у него имеется небольшой разрыв сетчатки – последствие давнего удара коленом в глаз во время игры в футбол.

– Так что же, из-за этого меня отсеют? – спросил он.

– Конечно, – ответил Байрон. – Из-за этого, скорее всего, отсеют.

Питер был ошеломлен. Он просто не знал, что сказать. Да и что тут скажешь?

– В НАСА не любят рисковать. – Лихтенберг пожал плечами. – Большинство астронавтов – вроде пингвинов: у них есть крылья, но они не летают.

Сколько себя помнил, Питер всегда мечтал стать астронавтом. Что же он будет делать, если не сможет взлететь в космос с помощью НАСА? Какие ходы попробовать и чем рискнуть? Интересно, можно ли вообще подняться в космос в обход всемогущего государства?

Примерно в то же время примерно такие же вопросы задавал себе некий авиаинженер, находившийся почти в 5000 км от Пита, в высокогорной пустыне Калифорнии, и разочаровавшийся в государственных космических программах. На тот момент он участвовал в разработке самолета для полетов на малых высотах, и этот самолет, как он надеялся, станет лучшим из всех вариантов, которые конструкторы смогут предложить военным летчикам США. Но, как и Питер, этот мечтатель-пустынник очень надеялся, что придет день – и он поднимется к звездам.

4 Магия пустыни Мохаве

Берт Рутан мерил взглядом 12-километровую взлетно-посадочную полосу на базе ВВС Эдвардс в Калифорнийской пустыне – одну из самых длинных в мире. Он сидел в самолете сопровождения, и слева от него стояло одно из самых смелых его творений: «Вояджер».

Этот аппарат, плоский и белый, напоминавший растянутую ириску, с двумя корпусами по типу катамарана, сам по себе весил 1134 кг, плюс 3175 кг топлива в длинных и тоненьких крыльях[15]. Через несколько минут «Вояджер» должен был отправиться в смертельно опасное кругосветное путешествие, без остановок и дозаправок. Авиационные эксперты давали «Вояджеру» мало шансов на успех, отчасти из-за компромиссов, на которые Берту приходилось идти в ходе проектирования и изготовления, а также потому, что его целью было не меньше чем вдвое перекрыть авиационный рекорд, державшийся уже почти четверть века. Кроме того, были все основания полагать, что «Вояджеру» придется совершить посадку просто из-за того, что у пилота иссякнут силы. Так что этот полет должен был стать одновременным испытанием летного мастерства, физической выносливости и прорывных технологий.