Как приручить лису и превратить её в собаку. Сибирский эволюционный эксперимент

Все эти многочисленные признаки одомашнивания, проявлявшиеся и в облике, и в поведении лис, ясно указывали, что эксперимент проходит успешно. Для окончательного подтверждения теории Беляева требовалось доказать, что в основе всего лежат генетические изменения. Особых сомнений у него не было, потому что во многих случаях признаки четко передавались по наследству. Но наука требует еще более строгих доказательств. Нужно было непременно их получить.

В то время основным методом выявления связи между признаком и геном был анализ родословных, предполагающий сравнение признаков особей в длинной череде поколений, от предков к потомкам. Животные одного вида всегда немного различаются по внешнему виду и поведению. Нельзя найти двух лис, которые бы выглядели и вели себя совершенно одинаково. Чтобы доказать, что изменения, произошедшие с экспериментальными лисами, имеют генетическую основу, нужно найти в их родословной проявление характерных принципов передачи признаков по наследству. Законы наследования были давно установлены многолетними усилиями генетиков.

Начало подобным исследованиям положил еще в середине XIX в. монах Грегор Мендель, проследивший изменения окраски у гороха на протяжении многих поколений. Его последователи со временем расширили область применения метода, изучив наследуемость множества других признаков. В распоряжении Людмилы были подробные «генеалогические деревья», включавшие всех экспериментальных лис, а также результаты тщательных наблюдений за их поведением и морфологией. Все это сделало возможным анализ родословных. Работа была кропотливая, но она взялась за дело, и результаты оказались вполне однозначными: изменчивость новых признаков, наблюдавшихся у ручных лис, объяснялась в основном генетической изменчивостью^{47}.

Имелся еще один эффективный способ получить убедительное подтверждение правоты теории. Можно было попытаться воспроизвести результаты эксперимента, используя другой вид животных. В 1969 г. Беляев задумал поставить подобный опыт. Для этого он обратился к другу своего сына Николая Павлу Бородину, учившемуся на биологическом факультете Новосибирского университета. Как-то Беляев поинтересовался темой дипломной работы Павла. «Энтузиазма в моем ответе [он] не почувствовал, – вспоминает Павел Бородин, – и сказал: я не собираюсь тебя сманивать… решай сам, но давай съездим на ферму, поглядишь, что мы там делаем». Попав на ферму, Павел был поражен и увлечен удивительными лисами, такими «домашними» и дружелюбными.

Беляев предложил Павлу провести аналогичный эксперимент на крысах, «диких» крысах, которых предстояло отбирать двумя разными способами. Одна линия должна была состоять из животных, отобранных по признаку спокойствия и дружелюбия к человеку. Вторую линию предполагалось создать из самых агрессивных крыс, а затем сравнить их потомство с потомством первой линии. Павлу Бородину выделили рабочее место в Институте цитологии и генетики, но сначала ему самому предстояло отловить крыс для создания лабораторной популяции. Как он вспоминает, «главным источником крыс для эксперимента были свинарники, которые буквально ими кишели. Крысы – животные умные, их нелегко поймать, но в конце концов мне это удалось». Через несколько недель он держал в лаборатории около сотни зверьков.

Павел слегка модифицировал методику, которую применяла Людмила. Он просовывал в клетку руку в перчатке и наблюдал реакцию крыс. Некоторые с интересом обнюхивали руку, иногда позволяли дотронуться, даже брать себя. Другие сразу набрасывались на Павла, что на первых порах заставляло его нервничать. Но, проявив настойчивость, ему за пять поколений удалось вывести две разные линии крыс. Одна состояла из злобных и агрессивных животных, а особи из второй группы с каждым поколением становились все более покладистыми. Они позволяли брать и гладить себя. Хотя Павел затем занялся другой работой, Беляев решил продолжить этот эксперимент, надеясь получить дополнительные подтверждающие результаты^{48}.