Офелия знала от сестры, матери, да и из женских журналов, что женщины способны выдумывать несуществующие романы, взгляды, чувства, эмоции, вздохи, комплименты. Сами себе способны дарить цветы. Женская природа виновата в этом. Не будь женщина так наивна и не жди она так любви везде, где ее нет, но ей кажется, что она может случиться, не происходило бы продолжение рода.
«Показалось», — с грустью констатировала Офелия.
Дамарис подтвердил ее сомнения.
— Ты можешь забыть о поцелуе, я просто так. Я хочу познакомиться с твоими родителями. К сожалению, с моими родителями познакомиться невозможно. Мать бросила меня на отца, ведь и он бросил ее беременную после того, как узнал об этом. Они и женаты-то, на самом деле, не были.
— Ты меня обманул.
— Да, я хотел прежде получить твое согласие, а уж потом шокировать подробностями своей автобиографии. Она у меня сомнительная. Темное пятно — как это называли раньше. Отец вырастил меня. Я думаю, он меня ненавидит. И отчасти за то, что ему пришлось возиться со мной. Отцы не умеют, да и не любят заниматься детьми. Если у меня когда-нибудь будет сын… или дочь, я буду любить его… или ее. Я не оправдываю отца нисколько. Зачем было связываться с нелюбимой женщиной? Но уж если связался, неси полную ответственность… за нее и будущее их совместного ребенка.
— А какой он… твой отец?
«Почему это ей интересно, какой у меня отец?»
— Стандартный ловелас. Но после расставания с моей матерью его поведение резко изменилось. Он замкнулся в себе. Какая-то грусть есть в его лице, поведении, манере общаться.
— Может, тебе просто показалось? Ты похож на него?
— Да, точная копия.
— Так и у тебя глаза грустные. Проникновенный, загадочный взгляд белки.
— Это ты дала мне прозвище Пикачу? — догадался Дамарис.
— Ты когда-нибудь назовешь меня по имени, а не Барышней? — удивилась Офелия.
— Назову. Как-нибудь потом, позже, — туманно пообещал Дамарис.
«Когда буду уверен во взаимности».
— А тебе не нравится Барышня?
— Очень… пугает. Торжественно как-то, будто я — чужая для тебя.
— А мне нравится — Пикачу. Мне нравится все, что говоришь мне ты. Можешь так и дальше называть меня.
— Зачем же? Это было в шутку. Рис, мы прямо сейчас поедем знакомиться с моими родителями?
— Можем и сейчас. Во сколько приходят с работы твои родители?
— У мамы свободный график — она владелица издательского дома.
— Ничего себе! У тебя творческая семья?
— Наполовину. Мама пишет стихи и прозу, я пишу стихотворения, а папа и старшая сестра — нет. Мой отец приходит с работы в 18.00 ч.
— Отлично. Уже почти 18.00 ч. Едем на моей машине?
— Да.
— Барышня, а почему ты зовешь меня Рис? Никто прежде меня так не называл.
— Сокращение от Дамарис. А как зовет тебя отец? Вы ведь иногда встречаетесь?
— Мой отец живет в Риме. Но мы изредка созваниваемся: примерно раз в 3 года. И он называет меня Дэмирис.
— Странно.
— Да, мне раньше тоже так казалось. Но именно он сказал моей матери перед тем, как ее бросить: «Если ты родишь сына — назови его Дамарис. А если девочка — Деметра». Она сказала, что это дурацкие имена. Но потом именно так и поступила. А когда вручала меня отцу, заявила: «Его зовут Дамарис, как ты и хотел. И я в обмен на то, что выполнила твою просьбу, вручаю его тебе на воспитание. Мне сделал предложение один очень обеспеченный человек. Зачем мне чужой ребенок? Так и сказала: чужой. «Мы родим себе своего».
— Отец тебе об этом рассказал?
— Да. Говорят, что детские обиды переходят во взрослость. А психологи говорят, что их отпустить и не возвращаться к ним.
— Мой отец — психолог. Это его хобби. У него свой бизнес: аудиторская фирма.
— Здорово.
— Удивительное совпадение: мою маму зовут Деметра.
Они вышли из т/з, сели в машину и поехали к ее родителям. Дверь им открыл Декьярро.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Дамарис.
— Папа, это мой жених. Мы собираемся пожениться.
— Проходите, — пригласил их Декьярро войти.
— Дорогая, спустись, пожалуйста, — пригласил Декьярро Деметру.
Она спустилась к дочери и будущему зятю.
— Добрый вечер, молодой человек. А Вы, прошу прощения, кто? И как Вас зовут?
— Меня зовут Дамарис. Мы с Вашей дочерью собираемся пожениться, — повторил Дамарис для ее матери.
Декьярро внимательно смотрел на него несколько минут, потом не выдержал и резко спросил:
— Как Ваша фамилия? Как зовут Вашего отца?
— Я не понимаю, причем тут… — заволновался и задергался Дамарис.
Он явно нервничал, попав в незнакомый дом. Может, он что-то скрывает?
— Элисиано. Моего отца зовут Дарио Элисиано.
— Деми, ты слышала? Нет, какая наглость! — глаза у Декьярро сузились, он был в ярости.
— А что я такого сделал?! — испугался злосчастный жених.
— И он еще спрашивает! Сию же минуту вон из этого дома! Вы не получите никогда и ни при каких обстоятельствах руку моей дочери! Офелия, иди в свою комнату! — приказал он дочери.
Та послушно ушла. Она не понимала, что происходит, но и не спорила. Дамарис попятился в дверь и, не прощаясь, вышел. Он считал, что его жизнь кончена.
— Дорогая, нам надо поговорить, — обратился тем временем Декьярро к жене.
— Почему ты улыбаешься? — нервно спросил он ее.