Как работает музыка

Адена Шахнер, коллега Пинкера, считает, что существует неожиданная неврологическая корреляция между способностью имитировать звуки и врожденным чувством ритма – чувством, которое, по мнению Макнилла, мы находим социально и психологически привлекательным. Шахнер говорит, что большинство животных способны производить только ограниченный репертуар из лая и криков, хотя вполне возможно, что их голосовой аппарат физиологически способен на большее. Однако другие животные, такие как попугаи и некоторые слоны, также могут слышать, имитировать и изучать новые звуки. Только животные с таким слухом, говорит Шахнер, могут реагировать на ритмы в музыке. Так что, возможно, та часть мозга, которая позволяет анализировать звук и затем имитировать его, – это та же самая часть, которая может чувствовать ритм и физически реагировать на него. Мы, видимо, ищем и идентифицируем ритмы по веским причинам: повторяющийся звук подразумевает, что животное, человек или природное явление, которые его произвели, находится достаточно близко, чтобы привлечь внимание.

Пинкер также предполагает, что музыка является частью врожденной тенденции людей искать всюду закономерности. Очевидно, что нам полезно различать определенные звуки среди хаоса звукового ландшафта: голос, предупреждение об опасности, звуки животного. Музыка, говорит он, звучит для нас очень «удобно». Беспорядок звукового ландшафта был отфильтрован, и по большей части то, что мы оставили, – это чистые тона в довольно легко различимых ритмах.

Также музыке присуща эмоциональность. Она может двигать нами, как ничто другое, но как она это делает? Одна из теорий, аналогичная расчленению речи Пурвесом на часто встречающиеся интервалы тона, заключается в том, что даже музыкальные эффекты – крещендо и внезапные смены аккордов – имеют что-то общее с чисто эмоциональными вокальными эффектами, такими как хныканье, крики, вздохи, стоны и смех. Таким образом, не только интервалы музыки имитируют интервалы, общие для эмоциональной речи, но и эти драматические музыкальные эффекты могут имитировать эмоциональные вокальные эффекты.

Эта идея, что музыка может быть расширенной и абстрактной версией звуков, с которыми мы знакомы, довольно распространена, но, будучи музыкантом, я чувствую, что огромное количество вариаций в музыке блуждало довольно далеко от речи (за исключением, возможно, музыкальной речи проповедей, госпела и вокала Лу Рида). Так что не уверен, что могу с этим согласиться.

Наконец, есть культура – большая часть того, что значит быть человеком. Помимо социального статуса музыка также помогает нам обнаружить эту часть нас самих. Хотя имеются адаптации, которые побуждают нас с раннего возраста впитывать и извлекать определенные вещи из окружающей культуры, трудно сказать, существуют ли конкретные музыкальные адаптации. Разве мы не обладаем врожденной способностью «понимать» музыку с раннего возраста, подобно тому, как обладаем врожденной способностью выстраивать отношения между людьми? Разве малыши не раскачиваются под музыку? Или они просто попугаи? Стои́т ли что-то большее за любовью ребенка к колыбельной, или дело просто в мягком голосе матери? Если важны только звук мягкого голоса и успокаивающие гармонические интервалы, то речи может быть достаточно, чтобы успокоить ребенка, – но откуда-то же пошли колыбельные.

Музыка, согласно этой идее, является частью «геометрии красоты» – данное выражение придумано биологами, хотя оно скорее напоминает фразу из какого-нибудь антиутопического романа Джеймса Балларда. Эта геометрия, когда мы ее замечаем, является видимым – или в данном случае слышимым – сигналом того, что перед нами что-то ценное и важное: «это можно съесть», «это безопасно», «это сулит изобилие», «это связано с нами и нашим народом». Музыка обладает геометрией красоты, и по этой причине, как говорят мыслители, мы любим ее. Специфический ген для восприятия музыки – иллюзия, как предполагает Пинкер, а вот наша любовь к ней реальна.

Благодарности

Много лет назад во время гастролей, кажется, дело было в Восточной Европе, я послал Дэйву Эггерсу для развлечения несколько записей из своего дневника, который вел в дороге. Возможно, я отправил их по факсу, так давно это было. Дэйв посчитал, что они проливают свет на жизнь гастролирующего музыканта – такой взгляд на мир, который, как ему казалось, никем не был раскрыт ранее. Это был обнадеживающий и приятный отзыв, но, поскольку все это происходило в эпоху до блогов, мои послания остались неопубликованными, хотя нескольким анекдотам удалось проникнуть в мою предыдущую книгу о велосипедах и городах. Энтузиазм Дэйва заставил меня поверить в то, что когда-нибудь я смогу писать о музыке. Но у меня было и много сомнений: «биография стареющего рокера» – давно переполненная полка, и я долго пытался сопротивляться, но, похоже, день настал. Надеюсь, мне удалось дать понять, что мир музыки шире, чем мой личный опыт, но и без опыта не обошлось.