Как разбудить в себе Шекспира. Драмтренировка для первой пьесы

Интересно, что не только в средневековой Европе, но и на Руси карнавал, в виде отдельных явлений, обрядов, ритуалов, продолжал существовать вплоть до нашего времени. Известно, например, что брань широко использовалась для оберега от нечистой силы и болезней. Карнавальный характер носили переклички сел в весенние праздники: девушек чужого села называли «курносыми», «кривоногими», «клешеногими», «косыми и босыми», «лентяйками», «череватыми», «с байструками», парней – «шмаркатыми», «с червями в носу», «паршивыми», «горбатыми», ругали одежду, деревню. Хуление как обряд происходило в обрядах сватовства, на свадьбах. Вспомним имена, популярные в дохристианскую эпоху и позже ставшие фамилиями: Звонило, Будило, Упырь, Медведь, Волк. Родители называли так детей, чтобы уберечь их от злых духов, – подчеркивая плаксивость младенца (Звонило, Будило), или его аппетит (Упырь), или призывая на его защиту свирепых животных (Медведь, Волк).

Верх-низ

Роман Рабле, как известно, не для ханжей: такая откровенная телесность, все эти описания секса, еды, испражнений, все эти «низкие» шутки способны вогнать в краску людей в белом пальто, претендующих на «безгрешность» и требующих прикрыть половые органы греческих статуй. Ханжи считают, что такие тексты, как у Рабле, созданы, чтобы оскорбить, извратить и загрязнить наши чистые души. Страшно далеки они от народа и народной культуры, в которой верх – это небо, низ – земля, поглощающее и рождающее начало, небо проливается в землю животворящей влагой, и земля родит богатый урожай.

Соединение верха и низа существует и в категории тела: голова (верх) и живот, зад, половые органы (низ). Голова – мысли, идеи, святое причастие крови и плоти Христовой, говорение, сознание. Низ – усвоение, испражнение, размножение, рождение нового человека. Живот тоже амбивалентен: кишки поглощают еду, но и их поглощают, едят. Живот – жизнь, но он связан со смертью – «выпустить кишки». Верх переходит в низ, он тесно связан с ним, как и жизнь связана со смертью. И все это гротескно усилено – увеличивали, чтобы обсмеять. Гротеск – любимый прием карнавала, он и сам, по выражению Бахтина, «показывает в одном теле два тела, почкование и деление живой клетки жизни». По сути гротеск – это богатый урожай, изобилие, плодородие, это праздник и пир.

И во время карнавала, и в романе Рабле мы встречаем множество сцен, связанных с жизнью тела:

«Однажды утром захотелось ему пососать одну из своих коров (а это были, как гласит история, единственные его кормилицы), руки же у него были привязаны к колыбельке, так он одну руку, изволите ли видеть, высвободил, схватил эту самую корову за ноги и отъел у нее половину вымени и полживота вместе с печенью и почками».

А вот Панург флиртует с дамой, и она его прогоняет:

«– Наглец! <…> Если б я вас так не презирала, я бы велела отрубить вам руки и ноги.

– Я бы ничего не имел против, чтобы мне отрубили руки и ноги, – заметил Панург, – при условии, если мы с вами малость повеселимся и поиграем в иголочку с ниточкой. Вот господин Жан Жеди, – он показал на свой длинный гульфик, – от его веселого пляса вас самое в жар бросит. Он – кавалер любезный, научит вас всяким фокусам и премудростям, только уж после его ухода вам придется произвести уборку».

Достаточно прочесть про ритуалы рождественских гаданий в русских деревнях, чтобы понять, насколько они были телесны и непристойны, сколько в них было карнавала и свободы. А вспомните русские частушки – львиная доля их рассказывает про жизнь телесного низа, даже те частушки, которые созданы в ХХ веке.

Полюбила летчика,
А он сел да улетел,
Свесил жопу с самолета —
Обосрать меня хотел.

Интересный пример гротеска, созданного как некий выдуманный мир, мы видим в пьесе Натальи Ворожбит «Саша, вынеси мусор». Сашу – военного, погибшего в мирное время от сердечного приступа, – вспоминают его вдова и приемная дочь. В воспоминаниях этих, устроенных на поминках у свежеустановленного памятника, Саша – герой и богатырь. Помянув и оставив еду возле памятника, женщины уходят, и приходит некий работник кладбища, которому они вот только что наливали. И он будто бы видит все эти, ставшие живыми, наполненные гротеском, воспоминания.