Как разговаривать с теми, кто вас не слышит

К тому же, когда мы говорим о языке, понятие «аутентичности» неприменимо. Разве моя аутентичность пострадает, если я научусь немного изъясняться по-арабски и смогу использовать это в соответствующей обстановке? И можно ли говорить о моей аутентичности, если я начну отрицать все, что не вписывается в языковую среду, в которой я вырос? Просто надо немного проще относиться к ситуациям, когда вы, допустим, имеете дело с представителем вертикальной коммуникации и чувствуете необходимость обозначить его и свой статус («Вы — студент первого курса. Я — заведующая лабораторией»). Вам-то это, может, и не надо, а вот ему явно требуется. Или когда вы критикуете собеседника, привыкшего к горизонтальной системе коммуникации: «Вы же знаете, как я ценю вашу работу, но вот в этом вопросе надо что-то поменять». Обычно вы, конечно, высказываетесь более прямо и жестко. Но в данном случае почему бы и нет?

Все решает умение переключаться. В этом кроется ключ к победе над тактикой игнорантов при столкновении с ними. Не в пренебрежительном отношении к ним. И не в упрямом следовании собственным привычкам. Для того, кто освоил искусство переключения, уже не имеет значения, какие еще стратегии могут придумать игноранты.

8. ДЫМОВАЯ ЗАВЕСА, или Как бороться с превосходством в воздухе

Розовая записка

Представьте, что кто-то начинает разговор на определенную тему. Но, как только вы включаетесь в обсуждение, ваш визави перескакивает на что-то другое, начинает разглагольствовать о каких-то посторонних вещах, затрагивает совсем другой вопрос и, не выслушав ответ на него, высказывает новое абсурдное утверждение, состоящее из путаных и незаконченных фраз. От такой беседы у вас голова идет кругом. А ему только это и надо. Если вы хотите реагировать на подобные ситуации адекватно, необходимо для начала выйти из ступора.

Каким образом можно разрубить этот гордиев узел, я в свое время понял, имея дело с одним швейцарским микро-Трампом, работавшим в сфере коммунальной политики. Группа партийных активистов пожаловалась на своего коллегу Ульриха. Регулярно являясь на заседания партийного руководства, которые проводились в отдельном зале местного ресторана, он каждый раз вносил в них сумятицу.

Ульрих был пожилым человеком. У него было грузное тело и седые волосы. Он располагал широкими внутрипартийными связями и пользовался значительным политическим авторитетом. В число партийного руководства Ульрих не входил, и поэтому его, собственно, никто и не звал на заседания. Но он заявлялся без приглашения, усаживался за стол и заводил длинные разговоры о чем угодно, не обращая внимания на повестку дня. Председательствующий проявлял тактичность и никак не препятствовал тому, что он сводит на нет весь смысл заседания.

Среди присутствующих был лишь один, кто регулярно пытался урезонить Ульриха, задавая ему время от времени короткие критические вопросы. Это был Эрвин — молодой учитель, энергичный, умный и вежливый человек. Эрвин считал, что его вопросы способны остановить Ульриха, но тот воспринимал их лишь как затравку для все новых разглагольствований.

Однажды Эрвин решился все-таки оборвать поток красноречия Ульриха. Он уже отодвинулся от стола, набрал воздуха в грудь и расправил плечи. Но Ульрих в этот момент сам остановился (хотя Эрвин еще не успел произнести ни слова) и потребовал, чтобы ему дали высказаться! Окончательно сбитому с толку Эрвину ничего больше не пришло в голову, а Ульрих продолжил свой монолог, как ни в чем не бывало.

Мы воспроизвели эту сцену со спарринг-партнером. Сидя вместе с Эрвином за столом, он без труда изображал словоохотливого Ульриха, не позволяя даже слова вставить. Нам быстро стало понятно, что сама по себе тема высказываний не имела для него никакого значения. Своей болтовней он просто обеспечивал себе «превосходство в воздухе». Это было практически равносильно захвату территории. Подобно Трампу, он рассуждал о вещах, о которых не имел понятия, по нескольку раз повторял какие-то банальности и ненужные подробности. Вопросы Эрвина он воспринимал лишь как повод сменить тему, но прерывать себя не позволял.

Когда наш «Ульрих» отлучился в туалет, Эрвин высказал идею, что надо бы напомнить ему про партийный устав, в соответствии с которым он вообще не имел здесь права голоса. Однако участники заседания не поддержали его. И тогда я посоветовал Эрвину прибегнуть к языку жестов. Поразмыслив, он так и поступил. Ульрих снова начал свои бесконечные разглагольствования, а Эрвин, выждав некоторое время, выложил на стол свою велосипедную сумку и открыл ее. Ульрих сразу же взглянул на него (кстати, впервые с тех пор, как сел за стол!). Я вмешался в ситуацию и спросил Ульриха, в чем дело. Он ответил: «Да вот, он тут сумку свою открывает, и я хотел посмотреть, что он достанет». Ну, по крайней мере, хоть ненадолго его удалось прервать (а ведь и вправду, Эрвин же мог достать из сумки оружие, например!).