Однако ответ не заставил себя ждать. В направлении, противоположном тому, что я ожидал, появились три всадника. Два из них были одеты в немецкие шлемы, а тот, что посередине, – в русскую фуражку. Они увидели меня, а в моем кармане лежали бумаги, завизированные ЧК для военной территории. Моя песенка была спета, разве что…
Я поздоровался первым, эстонец мне ответил, широко улыбаясь: «Есть ли здесь красные?», – он говорил как «белый». «Красные?» – переспросил с тревогой Владимир и подумал, что его час настал. Двое солдат практически касались его лица стволами своих винтовок. «Я никого не видел!» – ответил он. Это было уже лучше. Всадники удалились рысцой.
Владимир быстро вернулся к приютивших его хозяевам. Он писал: «Я только присоединился к своим новым латышским друзьям, когда в деревню вошел большой патруль». За эстонским авангардом последовала большая группа, затем пришли основные войска, частично состоявшие из эстонцев, и, наконец, группа русских офицеров и студентов. Вошли вооруженные латыши, спросили на русском, нет ли спрятанных военных или оружия. Латыш смотрел пристально на меня. Я вспомнил тогда рекомендации одного из командиров, который слыл самым хитрым среди всех. «Всегда нужно говорить правду. Дураки этому не поверят, а умные от этого растеряются, так ты выиграешь время для действия». Но мне было уже поздно говорить правду. Латыш призвал меня отправиться на следующий день к местному эстонскому коменданту, потому что никто не имел права выехать за пределы деревни без его разрешения, а раньше следующего дня выдать его было нельзя. Как только отряд ушел, на улицах внезапно появилась группа странных солдат, очень хорошо одетых, вооруженных блестящим сложным оружием. Это были «нордические» добровольцы, будущие товарищи Гиммлера и Квислинга, их крестные. Моё беспокойство возросло с прибытием этих монстров».
Несмотря на советы молодой латышки, приютившей его, Владимир запросил разрешение на выезд… «После отвратительного вечера, за которым последовала еще более неприятная ночь, мы отправились по отдельности к местному коменданту, где уже было много народа. Молодой эстонский офицер допрашивал латышей по-русски без акцента». Владимира держали на месте, а затем перевели в своего рода амбар. «Вечером моя хозяйка нашла способ передать мне записку. Она мне посоветовала бежать, поскольку ничего хорошего меня не ожидало. Она добавила, что не уедет, пока не узнает исход моего дела. Ночью приходили и забирали задержанных одного за другим, после никто из них не возвращался. Было слышны только недалекие выстрелы. Притворившись, что мне нехорошо, я попросился выйти, и как только оказался снаружи, я сказал часовому: «Если хочешь заработать сто рублей или даже больше, иди в то место, за вокзалом и попроси еды для меня и новостей от моей матери». Имя и адрес, разумеется, были выдуманы, но я описал ему место позади вокзала. Я воззвал к его чувствам чести и товарищества. Я заверил, что, если о нем спросят в его отсутствие, то я скажу, что он пригрозил нам расстрелом, если мы куда-то двинемся, пока он отошел по своим делам. Как только я посчитал, что он удалился на порядочное расстояние, я шепнул пару слов трем задержанным, которые лучше всего могли бы меня понять. Мы вышли во двор, чтобы “подышать воздухом”, и вышли к невысокой стене. Один из задержанных вскарабкался на нее первым, я последовал за ним, а остальные увязались за нами.
Я был уже достаточно далеко, когда началась погоня. Моя хозяйка еще не спала, мы разбудили её отца и после быстрых сборов пустились в бега. Моя хозяйка вписала моё имя на пропуске, завизированном эстонцами. Путешествие было долгим и мучительным, но моей хозяйке удалось его облегчить. Её приняли на ферме соотечественников, и там нашли ночлег и укрытие на двоих. На въезде в Фридрихштадт (Яунелгава) расположилась группа интервентов, город был под контролем латышей-германофилов сторонников Ниедры. Мы остановились вместе на некотором расстоянии, но моя хозяйка решила, что должна меня оставить на одном из хуторов, где она нашла следы своего мужа». Владимир написал по этому поводу: «С того времени я часто пытался узнать новости о ней. Один раз её отец ответил мне, что уже потерял всякую надежду вновь её увидеть, впрочем, он умер через два года. Я относил цветы на его могилу в 1923 г.»
«Наконец, я прибыл в Ригу, которую удерживали латыши Ниедры и немцы. Эстонцы и латыши Ульманиса, поддерживаемые союзниками, изгнали их артиллерийским огнем. Было столько же арестов, как и при немцах, однако казнили не так массово».
Голод