Как росли мальчишки

Ну, а как откликнуться? Нам казалось, что мы опоздали родиться. Иное дело — подвиг Павлика Морозова. И тимуровцы как-то сумели показать себя. А мы даже дров напилить тёте Варе Селёдкиной опоздали: их ей сын напилил, И наколол перед отъездом. Хотя мы кое-что успели: натаскали хворосту на зиму тётке Акулине Немчиновой. Обеспечили дровами нашего пасечника деда Матвея Ильича, и тот был несказанно рад. Угостил нас мёдом и сушёной воблой и, сидя напротив за столом, сиял улыбкой из дремучей, как лес, бороды.

— Вижу — новое племя за ум взялось, — радовался он. — Спасибо, ребята, стало быть, пионеры.

Задумавшись, Матвей Ильич рассуждал вслух:

— Вот так и текёт жисть. Правнуки уже пионеры. А мы старики — не мешайся.

Я смотрел на его бороду, утонувшую в седине, как в инее, и мне казалось, что он, Матвей Ильич, похож на мою бабушку. И мысли у них одинаковы: будто они куда-то торопятся. Или жизнь торопит их — не мешайтесь.

И потому немного грустно быть с ними. Со стариками. Жаль их.

— Вы не мешаетесь, — успокаивал я. — На земле всем хватит места.

Были в наших делах и не совсем желанные работы. Отряд наш вне школы пополнился за счёт добровольных помощников, не пионеров, таких, как Лёнька, Павлуха Долговязый, и за счёт других ребят. Были помощники и из младших классов — Валька Ларина. Отряд наш разросся от семи до двенадцати человек. И порой трудное дело нам представлялось забавой. Как-то Лёнька сказал мне:

— Валентин Иванович просит дачу ему вскопать под зиму.

Этой просьбе я совсем даже не обрадовался и, почесав в затылке и подумав, ответил:

— Иди к Грачу. Он председатель отряда. А мне что говорить — я рядовой пионер.

Колька, услышав эту просьбу, нахмурился.

— Ладно, — отозвался он. — Соберём совет отряда, и если Саша Туркин разрешит, — поможем.

Нам всем неохота было копать директорскую дачу, ведь сам директор ещё нестарый — всего сорок лет. И не занятый в выходные дни. А жена у него и того моложе: ей двадцать пять, и здоровая, сильная, и нигде не работает. Вдвоём бы они за два выходных дня могли свою дачу обработать. И не устали бы. Однако просят...

А отказать их просьбе нам самим было боязно. Мы надеялись, что отказ возьмёт на себя Туркин. Но Саша Туркин тоже не решился на это. На совете он долго и невесело раздумывал. Тёр шершавыми тёмными пальцами прыщеватый лоб и, наконец, предложил:

— Директора надо уважить.

И, поднявшись из-за учительского стола, начал через силу натягивать на себя маловатое, сшитое из солдатской шинели пальто. И так же через силу улыбнулся:

— Чёрт с ней, с дачей, вскопаем.

— И ты пойдёшь с нами? — спросил зачем-то Колька.

— Пойду.

— Так и решили.

Саша Туркин легонько шлёпнул Грача по плечу.

Выходной выдался на славу. Это часто у нас случается: после дождливого холодного сентября — бабье лето. Оно как улыбка природы. Оживают на полянках цветы, таращатся голубыми, жёлтыми глазками.

А вокруг них уже уснул в прощальной красе лес, шуршит листопад, сыплет свои огненные бусы рябина. И дикая яблоня уже уронила кислые янтарные яблочки.

В чистом прозрачном небе, будто лебединый пух, тянется паутинка. Спешит куда-то.

Но в лесу тихо: собравшиеся в стайки птицы исчезли. Разве белобокая сорока, тревожно стрекоча, протащит по небу свой длинный хвост.

На грунтовой дороге, что ведёт на дачи, голубеют лужи, позолоченные отражением леса, да ещё камешки от щебёночной насыпи шуршат под ногами:

— Шур-шур...

Директорская дача была с краю, у оврага. Под прикрытием плотного забора ещё жили возле неё васильки и пламенели метёлки конского щавеля — рассыпали семена на будущий год. Зелёно-бурая берёзка-вьюнок замотала местами забор цепким покрывалом.

А на даче — никого. Только семь отточенных для работы лопат прислонены к запертой двери летника. Нас с Сашей Туркиным было тринадцать. Мы оживили дачу своим гомоном, суетой.

— Копать будем на сменку, — распорядился Туркин: — Быстро кончим — и в лес. Бабье лето успеем посмотреть.

Никто не был против такого предложения.

А из-под клетчатой Сашиной фуражки, перевёрнутой козырьком назад, выбивались сивые волосы, глаза, похожие на это осеннее небо, светились и зажигали нас.

Он первым взял лопату, поплевал себе на ладони. И черенок не скользил в его руках. Мы одобряюще гудели и тоже расхватали лопаты. Семь лопат — на семерых. И копка началась.

Чернела от забора полосой взрыхлённая земля, горбилась комами. Разбивать их ни к чему, так они больше задержат снега, а весной сами развалятся. А по комам ползали кое-где розово-синие земляные черви — убивать их тоже нельзя: они трудяги, поддерживают структуру почвы. Вот если попадётся медведка или мышь, убить не грех. Это паразиты — питаются трудом людей. И мы гурьбой преследовали мышей и медведок.

В первой партии копали Саша Туркин, я, Колька Грач и Павлуха Долговязый. Не отставали от нас и Слава Рагутенко и пионерка из четвёртого «А» Наташа Воронова, рослая, худая, с сердитым лицом. Ребята дразнили её «мужичкой».