Как росли мальчишки

И мы, спускаясь ближе к воде, кутались в короткие осенние пальтишки. И изрядно выпачкались. Тут, на берегу, была ещё грязь. Под ней мерзлота, и оттого ноги наши скользили, будто по горбам невидимых булыжников. Грязь пудовыми комьями месилась под подошвами. И Лёнька проворчал:

— Пропали мои ботиночки.

Грач в улыбке щурил свои цыганские глаза.

— Ради такой картины стоит пожертвовать. Ботинки, они — тьфу, обувь. — И кивнул на реку, словно мы так же, как он, заворожённо не глядели на ледоход. — Вот она, Волга! Страшная! Будто война на ней... — И солидно добавил:

— Река зиму сломала.

На ледоход можно смотреть и час, и два. И не устанешь. И не надоест. По крайней мере, так казалось нам, детям. Но и взрослым нравилась эта картина.

Потом с реки подуло сильней — ветерок набрал силу, готовый сшибить с ног. И низкие тучи наплыли на нас — посыпали белым снегом. Мягкие, будто ватные, хлопья липли нам на одежду, на берег, на плывущие льдины и пропадали в реке. И лёд пошёл гуще, с шугой — северный лёд. Огромные белые острова лениво качались на волнах. Временами на них виднелся мусор, солома, конский помёт и брёвна. Иногда виднелись грязные тропинки, исхоженные и изъезженные дороги.

— Все зимние мосты Волга размыла, — вслух подумал я.

Никто не отозвался. Только минуту спустя Лёнька сказал:

— Как холодно. Идёмте домой.

Грач, восторженно дыша, протянул:

— Подожди ты.

И Валька Ларина попросила:

— Давайте посмотрим ещё.

А холодный ветер донимал: даже кости ныли. Но если смотреть на ледоход и одновременно доставать из кармана по крохам хлеб и жевать его, казалось теплее.

Потом Валька вдруг закричала:

— Смотрите, мальчишки, шалаш.

И точно, по реке на огромной льдине, чем-то похожей на широкие штаны, плыл шалаш. Его залепило снегом, из-под острого верха будто дымилось. А около входного отверстия бегала маленькая чёрная собачонка и ритмично испуганно лаяла. Увидев нас, она даже тоскливо завыла, точно прося о помощи. И Колька Грач решил:

— Там, в шалаше, есть кто-то.

И я так подумал. И через минуту мы уже бежали по грязному берегу наперегонки со льдиной.

В спины нам толкался попутный ветер, густо насыщенный снегом. Мы вразнобой кричали:

— Эй-эй!

Из шалаша никто не выходил. Только река дико шуршала в ответ да тявкала собачонка. Потом льдина начала нас обгонять, разворачивалась поперёк течения. Её лизали тёмные волны, подталкивали другие льдины, значительно меньшие и сидящие в воде глубже.

И вдруг мы увидели, что льдину с шалашом, точно специально, начало сносить к нашему берегу. Она медленно подчаливала, и мы, устало дыша, ещё быстрей погнались за ней. Грязь сделала подошвы толстыми, отлетала в стороны вязкими комками. И пот заливал лица — мы сразу согрелись. Но бежали кучно, даже Валька не отставала.

— Там есть кто-то, — выговаривал Грач, и эти слова подталкивали, будто ветер.

Наконец чуть впереди, шагах в двадцати, огромная льдина с шумом села на мель. Белый тающий лёд на берегу разлетелся кубарем от её толчка, и образовался проход. Собачонка выскочила нам навстречу, чёрным комочком мчалась уже по берегу, точно мы были ей самыми близкими хозяевами. Лёнька даже потрепал её за ухо.

— Повезло тебе, Бобик. Или Жучка.

Грач торопил.

— Идёмте скорей в шалаш.

А ноги у нас не шли — отяжелели, и мы никак не могли отдышаться. Но теперь шалаш был близко, хорошо видно, что он сверху дымился.

Дым валил порывами — серый, грузно стелился на воде. Огромную льдину в такт волн покачивала река. И тёрлись об её бок другие льдины, как бы лёжа на воде катились по ней. Огромная льдина вздрагивала от этого, будто живая, и не разваливалась на части оттого, что вмёрзли в неё брёвна. Мы не труся ступили на неё. Впрочем, может, и трусили, просто некогда об этом было думать, ведь в шалаше кому-то нужна помощь. А собачка хитрая: не побежала вслед за нами, тявкала на берегу. После наши следы, точно пунктиры, сошлись у клеёнчатого полога на запорошённой льдине. Ветер задувал его внутрь и трепал, как флаг. А в шалаше пусто. И никакого костра нет — просто куча давнишней золы. Ею-то и баловался ветер: врывался под полог и выдувал золу в тонкое конусное отверстие. Издали это похоже было на дым. И Колька засмеялся:

— Вот чудеса. А мы-то подумали...

Лёнька торопливо поправил:

— Ты подумал.

Ему, Лёньке, не хотелось оставаться в дураках вместе со всеми. И он даже сделал умное лицо, будто всё знал заранее.

А шалаш, конечно, был зимним. Какой-то рыбак его смастерил. И грелся в нём. В стороне неподалёку глазели, точно круглые оспины, лунки для удочек. Вода плескалась из них и уползала опять, как в норы, будто прячась от нас, и вымывала потихоньку брёвна.

Но откуда же тогда взялась на льдине собачка?

Возможно, застал её на реке ледоход и она, испугавшись, юркнула в шалаш, и пришлось ей попутешествовать. Нам было досадно, что кросс наш оказался напрасным. Даже собачку сама река спасла.