Как рождаются эмоции. Революция в понимании мозга и управлении эмоциями

Был ли мальчик прав в своей оценке? Как вы, возможно, помните, точность категорий социальной реальности — вопрос консенсуса. Предположим, я и вы гуляем мимо дома Рауди, и он громко рычит. Вы воспринимаете, что он сердится. Я — нет. Какой может быть точность? Согласны ли мы? Согласуется ли наше восприятие Рауди с восприятием его владелицы Энджи, которая знает его лучше всех? Соответствует ли наш опыт с Рауди социальным нормам той ситуации, поскольку это, в конце концов, социальная реальность? Если мы соглашаемся, то наши конструкции синхронизированы.

Теперь посмотрим на второй вопрос, касающийся опыта Рауди. Ощущал ли он сердитость, когда рычал? Способен ли он был построить опыт гнева по своим сенсорным прогнозам? Почти наверняка ответ отрицателен. У собак нет человеческих понятий эмоций, необходимых для конструирования случая сердитости. Не имея западного понятия «гнев», собаки не могут категоризировать свою интероцептивную и прочую сенсорную информацию, чтобы создать какой-нибудь случай эмоции. Собаки воспринимают несчастье, удовольствие и ряд других состояний — для этого умения требуется только аффект.

Собаки вполне могут иметь некоторые понятия, сходные с эмоциями. Например, некоторые ученые сейчас подозревают, что сильно социальные животные, такие как собаки и слоны, имеют определенное понятие смерти и могут испытывать своего рода горе. Это горе не обязательно имеет те же признаки, что человеческое горе, но оба могут корениться в одном и том же: нейрохимической основе привязанности, распределении телесных ресурсов и аффекте. У людей потеря родителей, любимого человека или близкого друга может разрушить бюджет и вызвать много бед, которые действуют, словно отказ от наркотиков. Когда один человек теряет другого, который помогал поддерживать бюджет тела, первый человек будет ощущать себя несчастным вследствие разбалансирования бюджета. Поэтому Брайан Ферри из рок-группы Roxy Music был прав: любовь — это наркотик[624]^, [625].

Злоключения Рауди имеют предысторию, которая могла повлиять на его поведение в тот злосчастный день. На той неделе Рауди потерял свою «сестру» — золотистого ретривера Сейди, умершую от старости. Их хозяйка Энджи считает, что именно поэтому Рауди прыгнул в тот день на мальчика. Она говорила, что Рауди горевал, что в собачьих терминах означает, что он потерял ту, кто помогал ему регулировать бюджет тела, и он на время забыл свое обучение. Рауди знает, что ему не положено прыгать, но, возможно, в тот день он просто не был самим собой — каким бы ни было понятие «сам я» для пса.

Имеются отдельные истории о собаках, которые прекращали есть или впадали в апатию после смерти другой собаки в семье. Некоторые люди считают такие случаи свидетельством горя у собак, однако их можно понимать более простым способом — как влияние разбалансирования бюджета тела, что сопровождается неприятным аффектом. К тому же Энджи, вероятно, горевала о смерти Сейди, а Рауди, будучи чувствительным к ее поведению, мог обнаружить некоторые аффективные изменения в ней, еще больше подпортив собственный бюджет.

Деление вопроса о рассерженной собаке на два, отражающих отдельно человеческие и собачьи восприятия, — не просто дешевый трюк. Я допускаю, что проводимые мной здесь различия малозаметны. Конструктивистские взгляды на эмоции часто неправильно интерпретируют как «у собак нет эмоций» (а иногда даже «у людей нет эмоций»). Такие чрезмерно упрощенные утверждения бессмысленны, поскольку они подразумевают, что у эмоций есть сущность, то есть они могут существовать или не существовать независимо от какого-либо воспринимающего лица. Однако эмоции — это восприятия, и каждое восприятие требует того, кто будет воспринимать. Поэтому каждый вопрос о каком-то случае эмоций нужно задавать с определенной точки зрения.

* * *

Если обезьяны, собаки и прочие животные не обладают способностью испытывать человеческие эмоции, почему столько новостных сообщений об эмоциях, обнаруживаемых у животных, даже у насекомых? Все они сводятся к тонкой ошибке, которая повторяется в науке снова и снова и которую очень трудно обнаружить и устранить.

Представьте ситуацию: крысу поместили в маленький ящик с электрической сетью на полу. Ученые проигрывали громкий звук, а через мгновение давали крысе удар током. Удар заставлял крысу замирать, и частота сердечных сокращений и кровяное давление у нее поднимались, поскольку событие стимулировало цепь, затрагивавшую важные нейроны в миндалевидном теле. Экспериментаторы повторяли этот процесс много раз, соединяя звук и удар, и получали одинаковые результаты. Наконец они запускали звук без тока, и крыса, зная, что звук предшествует разряду, снова замирала, а частота сердечных сокращений и давление увеличивались. Мозг и тело крысы реагировали, как если бы они ожидали удара током.