Как сгорело маковое поле

— Да с душой только и родиться можно огненной. А твоя, никудышная, из бумаги как была, так и останется, сколько б веков не летал, сколько б пустой любви и тоски не впитывал! Да и что это вообще-любовь? А жизнь? Сила есть, да и только! Вот я как из лавы раскаленной восстал, так и ходил и властвовал. Сначала молод был-жег города, леса, моря осушал и реки! Все в себя забирал и горел ярче прежнего. Никакая вода меня не потушит, я сам ее в пар превращу. Ветер, товарищ мой, лишь еще задору придает кудрям горячим, а магия-я есть магия! Все ни по чем. Мир этот мне принадлежит. Все в себя забираю. Затем другим стал-подобрел. Души жалкие ваши без моего огня-луча солнечного сварить не смогут, искры не соберут. Просят у меня силы, чтобы я дома теплом питал, чтобы материал дал для алхимии их примитивной да магии. Бояться, уважают, но любить-не любят. Не спорю. Да и на что оно мне, когда я и есть жизнь? Больше всех деревянные опасаются, немного меньше-стеклянные, а среди железных было несколько, кто дружбу водить пытался, но все равно с опаской пытались, недоверием. Да и правильно! Только огонь мой всем и нужен, я всех питаю… Иной раз, настроение есть, я пойду и сожгу людей с десяток-забавы ради. Слабо вспыхиваю. Пустые почти все, но все же больше твоего стоят. С полна я беру за милость свою, все мирятся. А питает меня хорошо то, в чем силы, чистоты и жизни больше. Прекрасное например-что всем любо. Поле вижу цветов прекрасное, всякий прохожий любуется им, радуется, дурман вдыхает. Так я это поле подчистую пламенем своим съедаю и горю всевозможными красками, хоть и недолго. А от тебя несчастного и искры мне не прибавится. А ты говоришь душа у тебя не меньше моей весит. Вон, гляди поле маков, на всю долину аромат разносится. Так я их выберу испепелить, чем тебя чудака бумажного!..

Слушал это бумажный человек с улыбкой, как и прежде. И, как и прежде, поглощал слепящие, горячие лучи. Как будто не слышал он пренебрежительного задора своего собеседника, будто бы в разговоре таком принимал участие уже раз в сотый, и ответы все заранее были готовы. Дождался бумажный человек, пока огненный все до конца выпалит, и спросил:

— Так и где же сила это? Сила-это про другое.

— Ха, пр…

Право голоса бумажный человек оставил только себе. Он тихо продолжил пояснение:

— Она не сила, поскольку была дана тебе изначально. Расходуешь ее так впустую, на себя, и не платишь никак. А я вот силу видел, знаешь? Точно, настоящую видел… Когда войну затеяли железные люди. Как то решили они, что никакой другой народ жизни в этом мире не достоин. Гордыня расцвела от богатств излишних и процветания. Во всех прочих, кроме железных, они людей перестали видеть. Но ты наверное не знаешь о времени этом страшном ничего? По свету ходил да и упивался властью и вседозволенностью, пока в «твоем» мире смерть властвовала. Но так слушай все равно. Начал железный народ уничтожать людей стеклянных и деревянных, да на столько человек и разум их тогда покинул, что все тела погибших они на мебель да на утварь для дома распределили, а души-на магию да алхимию. И терпели несчастные люди! Деревянные сгореть боялись, стеклянные-разбиться на осколки. Пытались прятаться, но потихоньку всех находили… Куда им, нищим да разобщенным с магией и машинами железного народа бороться! И вот была одна деревня, нищая да маленькая, стеклянных людей, которые первые бороться решились. Не было у них ни техники, ни магии достойной, ни даже доспехов сносных… да ничего по сути не было! И вышли они все, человек 60, против железа, огня и смерти вооружившись только доблестью, не присущей стеклянной хрупкой душе…

— Погибли? — неожиданно для себя выпалил огненный человек.

— Все до единого! — так же спокойно, не обратив внимание на грубое вмешательство, ответил бумажный человек.

— А врага побили хоть одного?

— Да не было у них врагов живых в той битве. Может машину одну повредили, да и то-корпус только…из строя не вывели.

— Глупцы! Погибли жалкой и бессмысленной смертью… Попробуй, оспорь! — радуясь собственной правоте, но без прежней надменности, даже с некоторой смиренностью, которой он сам удивился, промолвил огненный человек. И кинул требовательный взгляд на бумажного человека, желая слышать возражения.