Как спасти свою жизнь

— Вот именно. А ты даже не потрудился меня поцеловать! — говорю это механически и понимаю, что не права. Он меня поцеловал. Почему же у меня такое стойкое ощущение недоцелованности?

— А как ты назовешь то, что было в холле?

— Думаю, поцелуй, — сменив гнев на милость, отвечаю я и ухожу к себе.

На следующий день мы должны отправиться на писательскую конференцию в… ну, скажем, Пастораль У. Я должна буду целых три дня учить писательскому мастерству, читать рукописи студентов и жить в прекрасном бунгало с видом на озеро. К тому же я получу за это гонорар. Впервые за всю нашу совместную жизнь Беннет согласился поехать со мной. Ему напели, что это будет скорее увеселительная прогулка, нежели скучная повинность. Еще сказали, что бунгало роскошное, а местность обворожительная.

В аэропорт мы выехали утром, но до Пасторали У так и не добрались. В машине выяснилось, что Беннет ехать не хочет. Оказывается, что он все еще злится на меня за Чикаго и решил, что лучше всего выяснить отношения именно по дороге в аэропорт.

БЕННЕТ: Ты говорила, что собираешься послать к черту всю эту деятельность, но пока что-то не похоже.

Я: Беннет, ну, пожалуйста, умоляю тебя… Я так устала, мне так тошно, и ты меня еще пилишь. Клянусь тебе, это в последний раз. В августе мы съездим куда-нибудь отдохнуть.

БЕННЕТ ( с сарказмом): Ну конечно.

Его губы плотно сжаты под усами в стиле Фу Манчу, которые от отпустил в честь нежданно свалившейся на мою голову славы; он не отрываясь следит за дорогой. Я смотрю на него, и меня захлестывает изнутри чувство вины. Бедняжка, ему приходится тащиться за женой на литературный пикник. Какая жертва! Тут и мне хочется пожертвовать чем-нибудь.

Я: Мы совсем не обязаны ехать. Я сейчас же все отменю.

БЕННЕТ: Это будет выглядеть по меньшей мере странно.

Я: Вовсе нет. Мы проведем выходные вдвоем, побудем на природе… Ты вечно жалуешься, что мы редко бываем вместе.

БЕННЕТ: Да, но сейчас уже неудобно…

Я: Очень даже удобно — ты для меня гораздо важнее, чем какая-то там конференция… (Все это ложь, ложь).

БЕННЕТ: Нет, раз уж решили, так едем. Я из-за этой поездки соревнования по теннису отменил.

Я: Как это благородно с твоей стороны! Ведь ты впервые за все время нашей совместной жизни едешь со мной. И вообще, там должна быть интересная программа. Бесплатный уик-энд на природе. Да нам же еще и приплатят. ( Я всегда говорю про деньги «наши», хотя в глубине души считаю их своими).

Беннет молчит, уставившись на дорогу. Я смотрю на его профиль. Ясно, что его мучает какая-то мысль, но какая именно, я догадаться не могу. Моя поездка в Чикаго? Что-то в прошлом? Или какой-то мой воображаемый проступок?

Неожиданно это прорывается наружу.

БЕННЕТ: Целый год ты только и делаешь, что стараешься угодить всем, кроме меня. Ты готова тратить свое время на любого идиота, какому только придет в голову среди ночи тебе позвонить. Ты вечно или отвечаешь на письма, или встречаешься с друзьями, студентами, всеми, кто подвернется под руку, а мне никогда не удается побыть с тобой наедине…

«Потому что наедине с тобой я чувствую, как у меня наступает депрессия», — хочу сказать я, но вовремя соображаю, что не стоит этого говорить. Вместо этого я говорю:

— Конечно, мне было бы приятнеепобыть с тобой, но ты знаешь, я не могу никому отказать.

БЕННЕТ: Почему же, мне, например, можешь.

Я: Нет-нет, Беннет, ты ошибаешься… Слушай, давай не поедем в Пастораль У. Давай откажемся.

Как раз в этот момент мы подъезжаем к аэропорту.

БЕННЕТ ( сердито): Ты, случайно, не помнишь, где тут регистрация на Пан-Ам?

Я: ( чуть не плача): Мы не едем!

БЕННЕТ: Нет, едем. Должны, раз обещали.

Я: Нет, мы позвоним и откажемся.

БЕННЕТ: И ты будешь всю жизнь за это меня ненавидеть.

Я: Не буду.

БЕННЕТ ( сразу просветлев): Ты правда согласна отказаться?

Я: Если это доставит тебе удовольствие.

БЕННЕТ: А что доставит удовольствие тебе?

Я ( в истерике и уже совсем не понимая, чего я хочу): То же, что тебе.

БЕННЕТ: Ерунда. Обещали, значит, надо ехать.

Мы подъезжаем к терминалу, где идет регистрация рейса на Олбани (там мы пересядем на небольшой самолет, который доставит нас на место), и начинаем вытаскивать чемоданы. Я гляжу на суровое лицо Беннета, сосредоточившее все обиды, нанесенные ему за его 40 лет, и недовольно всхлипываю.

БЕННЕТ: Что с тобой, черт побери? Прекрати сейчас же!

Потеряв дар речи, я содрогаюсь от рыданий, неожиданно испугавшись и крошечного самолетика, и студентов, которые всучат мне свои манускрипты, и необходимости снова и снова быть на виду— целых три дня. Я плачу и не могу остановиться.

БЕННЕТ: Ну, ты замолчишь, наконец? Что случилось? Разве я тебя чем-нибудь обидел?