– Иди домой, – я продолжаю лежать с закрытыми глазами.
– Я только что приехала. Папа заедет за мной только в семь.
– Прогуляешься. Тебе нужны физические нагрузки, а то ты слишком пухленькая. – она не пухленькая, она великолепна. Но я так унижен всем этим, что хочу причинить ей боль. – По крайней мере, ты можешь уйти. Я-то, блин, не могу.
– Все знают, что ты был без сознания, что у тебя не было выбора, – говорит Керри. – Никто не думает, что ты когда-нибудь поцеловал бы девушку вроде меня, если ты беспокоишься из-за этого. Я расскажу всем, кто спросит…
Я игнорирую ее. Что-то шлепается на кровать – спортивный журнал. Она всегда приносит мне какой-нибудь подарок.
– Вернусь завтра. После полудня. Если тебя все-таки переведут, можешь попросить свою маму позвонить моей, чтобы я знала, куда идти?
Я не отвечаю, но слышу, как она застегивает пальто и как ее шаги удаляются, на этот раз куда менее решительные. Я хочу повернуться и позвать ее обратно, пошутить, что, по крайней мере, это был не Тим с его ужасными тонкими губами.
– Она ушла, – сообщает Вацлав. Когда я открываю глаза, он качает головой; его массивные брови буквально сходятся над переносицей, так сильно он хмурится. – Если ты захочешь извиниться, когда увидишь ее в следующий раз, тебе понадобятся все друзья, которых ты сможешь найти.
Вацлав – идиот. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы заводить друзей. Если что, у меня их слишком много.
Это всего лишь вспышка.
На следующий день после того, как меня переводят, тренер Коули и капитан команды до восемнадцати лет Мюррей появляются у моей кровати, неся то, что выглядит, как целый фруктовый ряд в
– Эй, ты в порядке, Человек-банан? Принесли тебе кое-какие припасы.
Мое прозвище отчасти связано с тем, что я ем много фруктов, а отчасти с шуточками в раздевалке.
Но даже несмотря на то, что мы все видели друг друга обнаженными бесчисленное количество раз, прямо сейчас я хочу спрятаться под больничным одеялом. Сидя здесь в своей отвратительной клетчатой пижаме, подключенный к аппаратам, я чувствую себя больным человеком.
Хуже того – по жалости в глазах Мюррея я могу судить, что я и кажусь именно таким.
Пошел он к черту. Я играю лучше, и ходят слухи, что он все равно вылетит в этом сезоне.
– Мы проиграли без тебя, солнышко, – говорит Коули. Он тот, на кого я должен произвести впечатление. Его собственная карьера закончилась после травмы, и мне всегда было его жаль. – Тейлора унесли на носилках после жесткого подката.
Я ухмыляюсь.
– Хотите увидеть действительно жесткий подкат? – начиная расстегивать свою пижаму, я уже сожалею об этом. Но я не могу остановиться. Я распахиваю ее, чтобы показать им свою грудь. – Проснувшись, я подумал, что провел десять раундов с Тайсоном.
Но они не смеются, они съеживаются. Слишком поздно я вспоминаю свою собственную реакцию накануне, когда Вацлав подставил зеркало, чтобы показать мне, почему мои ребра все еще так сильно болят. Мое отражение было черно-синим, фиолетовым и зеленым, как разноцветное пальто в «Иосифе и его удивительном плаще снов»[22].
– Да ладно, ребята, все не так уж и плохо. Я вернусь на поле, не успеете оглянуться.
Мюррей выдавливает из себя печальную усмешку.
– Наверняка это было больно.
Я собираюсь сказать ему, что ничего не чувствовал, потому что в то время был мертв, но останавливаю себя.
– Ничего особенного.
Коули все еще пялится на мою грудь.
– Ты можешь не торопиться снова приводить себя в форму, хорошо, Джоэл?
Он никогда раньше не называл меня по имени. В клубе с учениками обращаются гораздо хуже, чем с членами команды. В наш первый год они гнобили нас – заставляли чистить сортиры, прислуживать взрослым игрокам. В этом году они превращают нас в футбольные автоматы, подающие мячи.
Глаза Коули встречаются с моими, и вспышка понимания проходит между нами.
Я смотрю в ответ вызывающе и решительно.
– Конечно, тренер. Но я вас не подведу. Игра для меня – это все.
– Хорошо, Гринуэй. Сколько бы времени это ни заняло, мы будем тебя ждать.
12 января 2000 года
9. Керри
– Никто не смотрит. Но ты должен поторопиться!
Кровь стучит у меня в ушах, когда Джоэл выбегает из арки позади меня, направляясь к двойным дверям.
Я не хочу, чтобы он покидал отделение, где он под присмотром, но он грозится, что, если я не помогу сейчас, позже он улизнет сам. А я не могу так рисковать. Плюс мне нужно, чтобы он доверял мне сегодня вечером.
– Скажи, когда!
Медсестры проводят кропотливую операцию на торте с лимонной глазурью, принесенном чьим-то родственником. Когда я выхожу вслед за Джоэлом, я чувствую прилив адреналина из-за того, что мы нарушаем правила.
– На лестничную клетку, – пыхтит он. Мы притворяемся, что для него совершенно нормально иметь объем легких пенсионера, потребляющего восемьдесят сигарет в день. – На случай, если кто-нибудь… увидит нас, пока мы… ждем.