– Это не парадокс, а сплошные подставы. Уже реально готов на конкретное мочилово. Мне бы только успеть детей на ноги поставить.
– Ты уж определись в последовательности.
Мы пару часов поболтали, не обращая внимания на постоянно прибывающий растрёпанный контингент, пока нас неровным строем не запихнули в автобус.
В Коннунсуо я был встречен откровенно ехидным:
Вертухай демонстративно отвернулся и больше меня не замечал.
– Чего это он?
– Пытался сострить как мог,
Сначала медленно, но тщательно обыскали и рассортировали прибывших на две большие группы для «отстойников». Потом пришла очередь Устюхина. Его быстро обхлопали, заглянули в тощий пакет и отвели на второй этаж.
Словно не замечая одинокую фигуру, все собрались у будки и стали старательно изучать каждый листок из моего арестантского паспорта. Несколько раз перебрали все бумажки и стали активно обсуждать.
– У вас
– Какой рецепт? – я готовился к чему угодно, но такой заход сбил меня с настроя.
– У вас закончились курсы приёма таблеток… Naprmetin, 500 mg и Cozaar, 50 mg, – он потыкал пальцами в листок, – Вы их вовремя не продлили.
– А откуда я мог знать? Могли бы и мне копию этой
– Напишите жалобу начальнику тюрьмы в Миккеле, – сквозь его холодный и официальный тон слишком уж открыто сквозила явная издёвка, – Этот документ они были обязаны вам предоставить. Да, и на канцелярию жалобу также можете написать. И министру.
– Спасибо за совет.
– С сегодняшнего дня вы не будете получать этих медикаментов.
– Да понял я уже.
Вертухай часто заморгал и казённо сообщил:
– Мы анализы мочи берём только при подозрении, что заключённый употреблял наркотические вещества, но в пределах от трёх до пяти дней.
– Ты чего такой молчаливый и хмурый? – спросил Лёха уже через пару минут после начала первой совместной прогулки, – Ползёшь как черепаха.
– Так сразу не объяснить, – я глубоко вздохнул и моментально зашипел от накатившей боли, соскользнув с ледяной кочки, Знаешь, как букву Х раньше называли?
– Нет. Но я своему совсем недавно читал стихи о буквах, – он сразу заметно сгорбился, – Как сейчас помню:
– Рассмешит… это точно… до слёз. А раньше она называлась просто «хер». Отсюда и пошло «похерить». Документ считался недействительным, если он перечёркнут крест-накрест, – я опять поскользнулся и зашипел значительно громче, – Так вот, вчера вертухаи благополучно похерили мои болеутоляющие таблетки.
– Это они тебе перед судом такую подлянку кинули?
– Не знаю, у нас свои разборки. Дай им волю, так они и срать с линейкой заставят.
– Зачем?
– Для создания однородной массы.
– А линейка тут при чём?
– Как мерило стандарта и средство единообразия.
– Слушай, – Лёха озабоченно посмотрел на меня, – У тебя суд послезавтра, а ты, вроде как, заговариваться стал.
– Тут ты исключительно точен, как
Лёха поперхнулся и махнул в сторону засыпанной лежалым снегом скамейки:
– Пошли, посидим, может, отпустит. Только задницу не отморозь.
– Пошли. А знаешь, что в древнерусском языке слово «задница» означало «наследство»?
– Вот и прояви заботу о своём наследстве. Да что с тобой сегодня? Тут жизнь, можно сказать, решается, а ты всякую хрень порешь. Вот влепят тебе четыре года… тьфу-тьфу, чтобы сглазить… надо ещё по скамейке постучать для закрепления. Что, не выспался?
– Ага. Полночи не спал. Спина, зараза, замучила.
– Не зараза, а инфекция, – Лёха облегчённо засмеялся, – Пора бы зазубрить, культурный ты наш.
Мы, слегка стряхнув снег, уселись на спинке скамейки и стали обсуждать предстоящий суд. Под конец я, неожиданно для себя, стал его горячо убеждать:
– Говори очень кратко. Отвечай только на задаваемые вопросы. Тут попадаются такие переводчики, что больше стараются угодить судье, чем точно перевести.
– Не учи учёного, у меня свой такой был. Сам