Как стать леди

Экипаж отбыл в Полстри, увозя с собой леди Уолдерхерст. Просторную, с низким потолком прихожую фермерского дома заливал яркий закатный свет; воздух был наполнен восхитительным ароматом роз, душистого горошка и резеды, присущим сельским домам Англии. Капитан Осборн вдыхал его, стоя у окна и наблюдая, как ландо скрывается из виду. Он ощущал запахи, любовался закатными лучами и так же остро, почти на физическом уровне, воспринимал мертвую тишину, воцарившуюся между ним и Эстер. Жена снова лежала на диване, и он знал, что она смотрит ему в спину, саркастично распахнув свои миндалевидные глаза; Алек ненавидел этот взгляд, потому что он предвещал неприятные события.

Осборн не обернулся и не посмотрел в лицо беде, пока наконец не исчезла за высокой живой изгородью кокарда лакея и не умолк стук копыт по узкой дороге. Когда смотреть и слушать стало нечего, он резко повернулся и спросил:

– Что все это значит? К черту ее дурацкие ужимки! Почему она передумала ездить верхом? Она вообще собирается учиться?

Эстер рассмеялась грубым животным смехом, вовсе не радостным.

– Нет, не собирается. И еще долго не соберется. Как минимум много месяцев. Сэр Сэмюэль Брент велел ей беречь себя как зеницу ока.

– Брент? Что за Брент?

Эстер вытянула худые руки и хлопнула в ладоши. Затем снова рассмеялась. На этот раз в смехе прозвучали истеричные нотки.

– Я же говорила! Я же говорила тебе! Я знала, что это случится, я все знала! К тому времени как ей исполнится тридцать шесть, на свет появится новый маркиз Уолдерхерст, и это будешь не ты и не твой сын! – Выкрикнув эти слова, Эстер перекатилась на живот и вцепилась зубами в подушку. – Это будешь не ты и не твое продолжение, – повторила она и ударила в подушку сжатым кулаком.

Алек бросился к жене, схватил за плечи и начал трясти.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь! Ты не понимаешь!

– Все… я… понимаю! – задыхаясь, выкрикивала она, при каждом слове колотя подушку. – Это правда. Чистая правда. Она призналась. Да еще и сопли распустила.

Алек запрокинул голову, судорожно втянул воздух и едва не поперхнулся от ярости.

– Бог мой! Если бы она сейчас села на Фаустину, то могла бы и не вернуться с прогулки!

В бешенстве он зашел слишком далеко и наговорил больше, чем хотел, – и намного больше того, что позволило бы ему чувствовать себя в безопасности. Однако жена тоже была не в своем уме и приняла эстафету.

– И поделом ей! Мне плевать! Ненавижу ее! Ненавижу! Раньше я говорила, что не в состоянии ее ненавидеть, а вот теперь… Другой такой дуры не найти на целом свете! Она абсолютно не понимает, что я чувствую. Думает, я порадуюсь вместе с ней. Может, мне следовало заорать или расхохотаться прямо ей в лицо? Выпучила глаза как блюдца и смотрит на меня, будто Дева Мария, когда ей принесли благую весть. О-о-о! Бесчувственная тупица!

Поток проклятий извергался из нее быстрее и быстрее; она переводила дух и продолжала вопить, с каждым словом все больше переходя на визг. Осборн еще раз встряхнул жену и приказал:

– Уймись. Истерикой ты ничего не добьешься. Держи себя в руках.

– Позови Амиру, – выдохнула Эстер. – Боюсь, сама я не справлюсь. Она знает, что делать.

Алек привел Амиру. Служанка молча вплыла в комнату, неся с собой свои снадобья. Она украдкой бросила на госпожу вопросительный и в то же время нежный взгляд, затем села на пол и принялась растирать той ладони и ступни, делая что-то вроде успокаивающего массажа. Осборн вышел, оставив женщин одних. Амира знала много способов, помогающих успокоить нервы госпожи; в том числе, вероятно, один из самых действенных – искусно побудить ее облегчить душу и проговорить вслух свой гнев и свои страхи. Эстер сама не ведала, что разоблачает себя, пока разговор с няней не завершался. Порой проходили час или два, прежде чем она начинала понимать, что выболтала такие вещи, которые лучше хранить в тайне. Впоследствии Эстер убеждалась: несколько брошенных вскользь фраз вполне могли удовлетворить любопытство няни. Впрочем, она не была толком уверена, что Амира вообще испытывала любопытство. Служанка любила свою госпожу так же страстно, как любила ее, когда та была ребенком и няня прижимала девочку к груди, будто родное дитя.

К тому времени, когда Эмили Уолдерхерст вернулась в Полстри, Амира узнала многое. Она понимала, что госпожа стоит на краю пропасти, и злой рок медленно, но неумолимо подталкивает ее к обрыву. Именно этот образ возник в голове у служанки, когда она заперлась у себя, встала посреди комнаты и вскинула смуглые руки над покрытой белой накидкой головой, бормоча проклятия, которые обращались в заклинания, и заклинания, которые становились проклятиями.