Как стать леди

Вдали от Полстри, а потом и от Мортимер-стрит Эмили начала воспринимать как данность тот факт, что все наконец упростилось. Дом символизировал установившийся порядок и незыблемость. Мелодраматический сюжет исчерпал себя, стоило Эмили взглянуть на добротную мебель и внушительные канделябры. Ужасные вещи казались отсюда еще более невозможными, чем из спальни первого этажа дома на Мортимер-стрит. Эмили стала часто возвращаться в мыслях к событиям прошлого лета в Маллоу. Какое великое наслаждение заново проживать каждый его день – то утро, когда она села в вагон третьего класса вместе с потными работягами в брюках из вельвета; тот скоротечный миг, когда мимо вагона прошел высокий мужчина с квадратным лицом и взглянул сквозь нее, будто вообще не заметив. Эмили сладко улыбнулась при одном лишь воспоминании. Еще одна памятная картина, когда леди Мария объявила: «А вот и Уолдерхерст!», и он неторопливо прошествовал через лужайку… Их представили друг другу; он едва удостоил Эмили взглядом и обратил на нее внимание лишь в то утро, когда они оба собирали цветы, но и тогда заговорил о леди Агате. А ведь на самом деле Уолдерхерст приметил Эмили с первого раза и не забывал все время. Она совершенно не догадывалась – пересказала Агате, как была обрадована, что он, стоя среди розовых кустов, демонстрировал интерес исключительно к молодой девушке! И все же Эмили особенно нравилось проигрывать в памяти, как он задал несколько вопросов ей лично. Эти воспоминания никогда не увянут – как он, стоя на тропинке и не демонстрируя явного интереса, смотрел на нее через монокль, услышав ответ:

– Люди ко мне добры. Вы же знаете, мне нечего дать взамен, зато я всегда получаю от других очень много.

А он почти равнодушно бросил в ответ:

– Везет же вам!

Однако после Уолдерхерст упоминал именно этот момент, как один из тех, когда почувствовал, что не прочь жениться на ней – на той, которая совершенно не осознавала, что дает людям намного больше, чем получает от них, и что дать людям она может очень много, хотя не имеет никакого представления о своем даре.

Любимым изречением Эмили было: «Он часто думает обо мне, и мысли его так прекрасны! Просто он всегда очень немногословен. И потому каждое произнесенное слово драгоценно».

Эмили и в самом деле находила скупость Уолдерхерста на слова бесподобной, даже когда ее сердце неосознанно разрывалось от желания услышать от мужа комплименты, которых ей так недоставало. Она постоянно восхищалась его внутренней свободой. Уолдерхерста ничуть не интересовало, чего ожидают от него окружающие. Когда он стоял и смотрел на людей сквозь близко приставленный к глазу монокль, каждый ощущал – вот именно тот человек, чье мнение играет важную роль. Благодаря своей абсолютной непроницаемости он казался совершенно вне всякой критики. То, что люди говорили или думали по поводу высказанного им твердого мнения по какому-либо вопросу, не значило ничего, то есть фактически не существовало; люди, которые выискивали недостатки в его суждениях, тоже прекращали существовать – в том плане, насколько это его затрагивало. У Уолдерхерста был непреклонный характер. Он не унижал таких людей: он прерывал с ними мысленное общение и сбрасывал со счетов. Эмили хорошо представляла себе непоколебимость и сдержанное достоинство супруга и страшилась мысли о совершении ошибки такого рода из опасения, что муж бросит ее на произвол судьбы. В последние месяцы она больше всего боялась сделать мужа посмешищем, поставить в нелепое положение, которое рассердит его из-за нежелательной огласки.

Зато теперь со страхами покончено, она в полной безопасности и может мирно предаваться воспоминаниям и жить надеждой.

Атмосфера в особняке на Беркли-сквер действовала на Эмили благоприятно. Она еще никогда до такой степени не чувствовала себя его хозяйкой; а теперь стала для слуг фактически центром мира – они заботились о ней с удовольствием, воспринимая любое пожелание или малейший намек как королевский указ, и создавали у нее ощущение своей власти и защищенности. Уоррены, понимавшие смысл простых житейских явлений, которые она по природе своей не постигала, ненавязчиво оказывали поддержку. Постепенно Эмили научилась открываться миссис Уоррен, и Случай стал для Мэри еще более экстраординарным, чем в то время, когда он был облечен покровом тайны.

– Она просто прелесть, – говорила мужу миссис Уоррен. – Такое преклонение перед супругом существовало разве что в восемнадцатом столетии…

– А теперь почти выродилось, – рассмеялся доктор.