Думаю, именно азарт помешал ему трезво оценить ту роковую грань, через которую он перешел, вступив в борьбу со старой монополией, усиленной новыми деньгами. Это сейчас привычно уже и по существу верно называют в России итальянским словом «мафия». Он, конечно, знал, что это такое. Но гордость и вера в собственную звезду, видимо, помешали ему обзавестись привычными теперь охранниками. Почему банки — учредители Общественного телевидения, вернее их руководители, не позаботились о своем гендиректоре, загадка.
Я не знаю людей, которые бы не любили Листьева. А кроме того, в стране почти не было персонажей, равных ему по популярности. По-
449
этому, повторяю, эффект убийства не мог не прогнозироваться его заказчиками как максимальный.
Что же мы имеем в итоге, кроме гибели молодого, очень талантливого, очень известного журналиста, трагедии его семьи, горя его близких, его молодой прелестной жены?
Мы имеем полный и окончательный диагноз состояния дел в нашей стране или, если хотите, итог политических и экономических реформ последних трех лет.
Сила превыше всего. Сила — это либо власть, либо деньги и собственность, либо оружие. У простых людей нет ни власти, ни собственности, ни оружия. Следовательно, они бессильны. Убийство Листьева — это квинтэссенция реального, а не пропагандистского итога реформ: ничто, кроме власти, оружия или денег, не гарантирует не то что каких-то там прав и свобод, но даже и жизнь любого человека в сегодняшней России. Но и власть, и собственность, и оружие практически нельзя получить честным путем, а тем более — честно отобрать хотя бы часть того или другого у тех, кто уже всем этим обзавелся.
Государственная машина построена так, чтобы в лучшем случае охранять самое себя и особенно ее высших чиновников. С криминальной средой она делит власть, собственность и оружие. Экономи-
ческая и политическая гражданская война, начавшаяся в 1991 году, подошла к завершающей стадии — переходу в горячую гражданскую войну, жертвой которой падет гражданское общество. Режим бездарен, жесток и страшен, но страшен только народу, ибо уголовный мир его не боится, а во многом уже и поглотил этот режим. Никто из ныне находящихся у власти не может решить в интересах общества и страны эту проблему. Они лишь способны развязать большой террор, пытаясь с его помощью выиграть решающую схватку с преступностью.
Именно потому, что Влад Листьев был через свой телевизионный успех близок десяткам миллионов жителей России, его смерть значит даже больше, чем расстрел Белого дома и Чечня. Все карты сданы. Все ставки сделаны. Либо кто-то в политике и государственном аппарате осмелится заключить союз с нормальным обществом против официальной и неофициальной преступности, либо игра уже сыграна. Тот, кто сидит в Кремле, уже не управляет Россией. Он лишь пе-
450
реставляет фишки, обеспечивающие ему, в отличие от Листьева, существование.
Аналогия с 1 декабря 1934 года лежит на поверхности. Но нас, безусловно, ждут еще более страшные события.
Влад Листьев, внешне символизировавший как бы успех реформ, как бы открывшиеся новые возможности для людей активных и талантливых, убит в доказательство того, что нет ни успеха, ни реформ, ни демократии. Если наиболее твердолобым потребуются еще доказательства, то последуют и они. А умным, кажется, и нынешних достаточно с лихвой.
Спасибо тебе, Влад. Тебя любили и будут любить все. Но если ты своей смертью дал нам последний шанс, а мы им не воспользуемся, то, значит, твои убийцы взяли уже не только «Останкино», но и Кремль.
3 марта 1995 г.
СЛУЧАЙ Г-НА МИНКИНА
Журналиста «МК» должны защитить высшие должностные липа государства
Ночное нападение на квартиру журналиста газеты «Московский комсомолец» г-на Минкина и ее хозяев не может быть отнесено к разряду обычной криминальной хроники. В силу ряда обстоятельств г-н Минкин является в глазах многих, и прежде всего — миллионов читателей «МК», образцом журналистской смелости и бескомпромиссности. Можно долго и бесполезно (с точки зрения выяснения истины) спорить, правы или не правы эти миллионы. Факт остается фактом, а образец — образцом, следовательно — политическим явлением (ибо г-н Минкин работает в сфере политической журналистики), явлением, с которым нельзя не считаться всем, кто официально политикой занимается.
Столь же непреложен и другой факт, характерный для всех стран, где свобода слова является нормой жизни: любое нападение на популярного политического журналиста, как бы ни относиться к нему лично и к его статьям, рассматривается обществом как непосредственная угроза существованию свободы печати, если только правоохранительные органы быстро и аргументированно (с точки зрения закона) не
451
докажут, что конкретный случай такого рода не связан с журналистской деятельностью пострадавшего. Причем доказываться должно не то, что «это не политика», а то, что у данного преступления есть конкретные мотивы, которые никак и ни в каком случае не могут быть истолкованы как политические.