Как стать знаменитым журналистом

Содержание опуса доказывает только одно: его автор не только не знает, но даже не понимает, что он пишет. Делая вид, что он раскрывает какие-то суперсекреты взаимоотношений ЦК КПСС, КГБ, Красного Креста и журналистов зарубежных коммунистических газет во времена СССР, В. Воронов несет ахинею, демонстрируя лишь свою некомпетентность, непонимание различий между, например, итальянской и болгарской компартиями в тот период, незнание практики обмена журналистами коммунистических газет между СССР и другими странами, где легально существовали компартии. Более того, даже о том, что такое инвалютный рубль в Советском Союзе, человек, взявшийся судить о «кознях» то ли КГБ через Кьезу, то ли Кьезы через КГБ, не представляет.

Но еще меньше (если меньше вообще возможно) В. Воронов представляет себе, что писал и пишет Джульетто Кьеза — один из самых авторитетных знатоков советской и российской жизни среди западных журналистов вообще. Написать, что Кьеза «доказывает, какие мерзавцы эти русские», может только человек, не умеющий читать не то что по-итальянски, но и по-русски.

Конечно, грязное дело — нехитрое. Для этого не нужно ни большого ума, ни даже микроскопической капли совести. И здесь у меня нет вопросов. Вопрос в другом: почему мы все, честные московские журналисты, российские и иностранные, всё время молчим?

447

Я пристрастен: Джульетто Кьеза мне друг. Но истина от этого не становится менее дорогой: галиматья и ложь, перемешанные в статье о нем из еженедельника «Столица», бросают вызов всем честным журналистам Москвы. Поэтому я и говорю им: не молчите!

15 января 1994 г.

УБИЙСТВО ВЛАДИСЛАВА ЛИСТЬЕВА Теперь в России возможно всё

Это уже не шутки. То есть это давно уже не шутки, но готовность убить человека такой известности, с неминуемым грандиозным общенациональным резонансом, с обязательным, при любых преградах, широкомасштабным расследованием ясно демонстрирует: в дело пошли либо очень большие деньги, либо очень большая власть (пусть и негласная), либо и то, и другое вместе.

Владислав Листьев стал героем лучшей своей передачи, сценарий которой, однако, написал не он. Передачи под названием «Всякий, кто стоит на нашем пути, умрет».

У Владислава Листьева было очень много друзей, во всяком случае тех, кто может себя к ним причислять. Он был очень открыт внешне, бесконфликтен и обаятелен в повседневной, не касающейся работы жизни.

Мы не были, наверное, друзьями, хотя с Владом трудно было не почувствовать себя другом. Хотя бы потому, что он очень любил более или менее знакомых ему людей называть уменьшительноласкательным вариантом имени.

Мы познакомились в 1989 году в Италии, на Сицилии, оказавшись вместе на одной журналистской конференции. Дело было зимой (нашей), но как-то ночью Влад собрался-таки искупаться в Средиземном море, долго уговаривал меня присоединиться, не добившись своего, сказал: «А я все-таки полезу, когда еще представится такая возможность». Несколько вечеров подряд допоздна мы гуляли по Трапани, одному из главных городов сицилийской мафии. Всё было чинно и благородно — ни одного мафиози мы так и не встретили.

В Риме провели целый день, шляясь по городу. Забрели, естественно, в Колизей. Походя обратили внимание на группу туристов,

448

которым гид по-русски рассказывал что-то приличествующее данному месту. Через несколько секунд нас настигла толпа днепропетровских (кажется) женщин, которые, забыв о гладиаторах, набросились на Влада. Он раздал некоторое количество автографов, но улизнуть нам удалось довольно быстро. Правда, на углу соседней улицы нас окружила еще одна кучка советских женщин. Я сказал, что, слава богу, мы с ним гуляем не по Москве. Он не только присоединился к этому мнению, но и искренне посокрушался по поводу странности человеческих пристрастий, предпочитающих его римским музеям и развалинам.

Он был очень азартен. В азарте иногда безрассуден (на что жаловался мне сам и в чем однажды я мог убедиться воочию). Абсолютно лишен тщеславия в его звездном варианте. Но неравнодушен к профессиональному успеху.

В Москве мы встречались нерегулярно, по большей части случайно. И каждый раз он уже начинал какое-то новое дело, отдав налаженное своему преемнику. Вот это удивительно: большинство телеведущих эксплуатируют свою программу бесконечно. Для Листьева жажда нового (здесь он был более чем тщеславен) всегда превосходила удовольствие от достигнутого. Он был абсолютно не жаден профессионально (да и человечески), но в последние годы, ощутив себя (после успеха «Взгляда», суперуспеха «Поля чудес», успеха «Темы») профессионалом в полной мере, начал замышлять совсем уж что-то грандиозное, что не может сделать никто, кроме него. Поэтому, я думаю, он согласился и на такую опасную, как оказалось, авантюру: возглавить реальный механизм трансформации первого канала в то, чего еще не было на нашем телевидении.