Как Степка беспризорный стал пионером

Annotation

Аннотация отсутствует

С. Лопатина

С. Лопатина

«КАК СТЕПКА БЕСПРИЗОРНыЙ СТАЛ ПИОНЕРОМ»

Посвящаю беспризорным

Автор

Ранним утром затихает Москва. Пахнет весной. Ночью хватил мороз, утро свежее, бодрое.

C восходом солнца, из-под огромного асфальтового чана, вблизи Сухаревки, выползают один за другим несколько кусков лохмотьев: то уличные бродяжки — грязные, закоптелые; лица измазаны сажей, на тряпье сажа висит кусками; ободранные пальтишки, — словно кисти, которыми только-что вычистили закоптелые ламповые стекла.

Сегодня их пятеро приютилось здесь на ночлег. Расправив закоченевшие члены, оборвыши бегут к рынку, чтобы поживиться отбросами, оставшимися после вчерашней торговли. Закрытые лотки стоят уныло. Сухаревка пустынна, только собаки, обнюхивая лотки, пробегают и крутятся вокруг, в погоне за такой же наживой.

Видимая конкуренция!

Оборвыши устремляются туда же, где и собаки: они указывают им верный путь.

Разогнав собак каменьями, ребятам удается выхватить лакомые куски заплесневелой колбасы, гнилых яблок, они не брезгуют и морковкой, и затхлой рыбиной, все с жадностью проглатывается и набивает их пустые желудки.

Высокий мускулистый подросток лет 14, Степка: вырвав у девятилетнего Андрейки гнилое яблоко и угостив его в придачу подзатыльником, сказал:

Полдневать буду, ждите около ворот; я за Ванькой на Смоленский, дельце наклевывается, a вы тут прицеливайтесь, только работать в чистую! не то опять морду бить буду!

— Полдневать в харчевке, — отвечают ребята.

— Хорошень вокруг мотри, не профуфонивайся! — на ходу бросил Степка и вприпрыжку побежал к первому проходившему трамваю, уселся на буфер и покатил на Смоленский рынок.

На углу около чайнушки (обычное место встреч) его ждал Ванька.

Вид у него был много приличней. Сапоги на ногах, картуз с козырьком, теплый ватный пиджак и сумка через плечо. Красивые серые глаза смотрели ясно, по-детски, нельзя было подумать что это главарь воровской шайки, заправила многих краж, опытный карманщик. С виду он был похож на газетчика, но служил в милиции, разнося повестки по домам, где произведены кражи.

Попавшись однажды в воровстве, он, своими чистыми глазами и наивном лицом, вызвал симпатии; милиция решила его выправить и взяла к себе в услужение для разноски пакетов и повесток.

Ванька умело пользовался своей должностью, Мозговатый он был парень; в голове его создавались такие планы, что и взрослым не додуматься! Среди уличных бродяг он пользовался авторитетом; мелкие воришки, карманщики, картежники, кокаинисты — все уважали Ваньку и подчинялись ему беспрекословно, если он брал их в компанию обстряпать дельце.

Сбыт краденого производился в притонах, на Хитровом рынке, а покрупнее у "Касатки". Хозяйка скрытого притона, окруженная шайками грабителей ловко прятала концы в воду, но к ней допускались лишь главари шаек, и с мелкотой она редко имела дело.

Ваньку и Степку сблизил случай. У Ваньки был небольшой, довольно уже хриплый, как видно, надорванный голос. Раньше босой, с голой грудью, в ободранной рубашке, которая висела лохмотьями, он крутился вокруг трамвайных остановок, обходя с шапкой публику, выпрашивая на ночлег. Часто его видели в дачных поездах, где он под аккомпанемент гармоники распевал — "Погиб я мальчишка, погиб я навсегда".

Переходя из одного дачного поезда в другой, за день, он набирал себе на пропитание, пока не выучился под руководством опытных карманщиков "сбивать скулешник“, т.-е. вырезать кошельки из боковых карманов. К этому искусству скоро прибавились и другие; Ванька, в зависимости от обстоятельств, пользовался всем что знал.

Сблизил их с Степкой случай. Однажды вечером, в одной из чайных около рынка, Ванька утешал публику и распевал свои песни; вошел Степка, послушал и, когда тот смолк, тоже запел, жилы вздулись на широкой мускулистой шее, лицо напряглось, и голос необычайной силы раздался в чайнушке. Гости притихли.

— Вот это песня! Это тебе певец!

— Ай, да парень!

— А ну-ка "Ухаря купца"! — просят из публики.

Степка пел одну песню за другой. Здесь его знали и любили слушать.

Любил и сам петь Степка и когда пел, песня преображала его, уносила вдаль. Больше всего любил он петь про Волгу, про родную деревню, голодные годы, про свою скитальческую жизнь.

Могучий голос был у Степки, сталью звенящий, оглушительный. Диву давался народ, слушая парня, откуда такая силища берется.

Больше всего на свете любил он песни и свободу, любил улицу с ее неизвестностью и борьбой, и ни на какие детские дома не согласен был сменить Степка свою привольную жизнь.

Кончил петь Степка, в его фуражке, кроме мелочи, оказались и полтинники; мигнул он глазом Ваньке, и оба вышли па улицу. Знакомство завязалось быстро.

— Ты откеда? — спросил Ванька.

— Из Нижней Ахтырки, Смоленского города.

— А я подмосковный — отвечает Ванька.

В Покровском бывал? или из Гаврикова?

(В Москве, в Гавриковом переулке находится дом правонарушителей).

— Был в обоих, из Гавриковского три раза убег, один раз два одеяла слимонил.