Как Степка беспризорный стал пионером

На окраинах Москвы за Гавриковым переулком есть бывшая тюрьма. Пройдя через каменные тюремные ворота, вы увидите большой мрачный дом в глубине двора, в нем и помещаются дети, попавшие за кражи, "правонарушители", как их называют. Вокруг дома куча отбросов, дом грязный, парадный ход заперт; ходят вокруг со стороны подвала. Сюда в четвертый раз привели Степана. Дети встретили его свистом, гиканьем; записали в канцелярии, воспитатели его хорошо знали и заперли в отдельную комнату. Поднял Степка вой, разом две рамы высадил; прибежали воспитатели, повели вниз в подвал, рядом с мастерскими.

Обрадовались ребята Степке в мастерской, как увидали, стали просить воспитателя:

Отпусти ты его, дяденька, он больно ловко подметки подбивает, пусть покажет! Вишь голяшки голые, вода подходит, починиться надо!

Унылые голоса ребят тянут за душу, плюнул воспитатель, рукой махнул — А ну его, пускай учит! Только вы его под свою ответственность берите!..

Выпорхнул Степка, разлился соловьиной трелью, словно настоящая птица: лучше его не умел никто соловьем свистать.

Ожили ребята, встрепенулись, обступили Степку.

— А колодки новые есть? — хозяйским тоном спрашивает Степка. Нету? Ну вот все тоже! И кожи нет, опять огрызки!.

Эх, житье!.. Ведь не ушел бы, кажись, отсюда, кабы работа была!

— Плети корзинки, — говорит сухопарый мальчик, — тоже дело!

— Нет уж, сказал, что корзинки не буду, и не буду, вот сапожничать согласен!

Закипела работа; починили трое сапог, а больше и материала нет, шить не из чего, и обрезки все подобрались.

Скучно опять стало… Гулять не пускают. Целый день околачивайся без дела. Болит у Степки душа по улице — на свободу тянет! Каждый день встает с одной надеждой —„убежать!..“

А убежать нельзя, зорко смотрят.

Придвигалось 18 марта — день празднования Парижской Коммуны. Закопошилось начальство: приемник надо подчистить; обследовать будут, и комсомольцы в праздник придут речи говорить. Подшефными берут правонарушителей.

Закипела работа, бумагу, карандаши достали и ребятам роздали, к выставке рисунки готовить; корзинки плетут; шесть человек послали двор чистить, выгребные ямы в порядок приводить;— и радехоньки же работе ребята; трое за елками поехали, а воспитатели по Москве за лозунгами да портретами рассыпались.

Наступило 18 марта…

Из Губнаробраза обследовать пришли, и комсомольцы тоже. Стали речи говорить, о революции все больше; говорили хорошо, только понятного для уличных ребят в тех речах мало…

Слушал Степка, а сам про себя думал — улица лучше, там вольготно, опять туда бы!..

Тоскует по улице Степка.

Кончили речи, пошли мастерские осматривать, в них десяток корзин плетеных да три пары сапог.

— Охотно ли работают? — спрашивают комсомольцы.

— Эх, кабы было из чего! — заголосили ребята.

— Хоть бы бы колодок пару!

— Обрезков хоть бы дали!

— Хушь маленько струменту бы добавить.

— Да маловато, маловато, — говорят комсомольцы.

— Век бы не убежал отсюда! — грудным бархатным голосом молвил Степан.

Голос его обратил на себя внимание комсомольцев.

Заговорил о нем воспитатель:

— Поет замечательно! голосина, что твоя труба! Только нравом больно неспокойный: три раза убегал отсюда и, как ни корми, — все волком смотрит…

Обступили комсомольцы Степана, просят спеть.

Не хочется Степке их забавлять — зла на душе много, а хорошие их слова до нутра не дошли. Какая-то заслонка мешает.

Но тут свои товарищи обступили, просят:

— Что мы, хуже что ли их? Не сумлевайся Степа, валяй Интернационал!..

Отошел в сторону Степан, выпрямился, руку за спину, положил да как хватит во всю глотку:

„Вставай, проклятьем заклейменный!.."

И полился, и зазвенел чистой сталью торжествующий гимн!

Стоявшие вблизи комсомольцы шарахнулись в сторону: оглушил голос, в ушах звенит. Льется из могучей груди и звонким эхом разносится под сводами подвала мастерской!

— Каков голосок? — говорит воспитатель.

— И откуда такая силища берется! — удивляются комсомольцы.

Кончил петь Степка, все в ладоши хлопают, а он сел на обрубок, повесил голову и, сколько его ни просили, отказался петь.

Скучно ему стало, не по себе как-то!..

Собрались в кружок комсомольцы, оживленно толкуют, взглядывая на Степку; отделились двое, подошли, стали спрашивать — откуда? по какому делу? за что?

Исподлобья смотрит Степам, не верит он им, во всех людях изверился, чудно ему, непонятно, какое им до него дело: такие же как и я, а туда же с вопросами! — думает Степка.

— Мы тебе помочь хотим! — говорят комсомольцы.

— Да! Как-раз! — думает Степка. Нужна мне ваша помощь, в детский дом до могилы запрячете. Нет уж, хватит!.. И молчит на вопросы.

Пошли дальше комсомольцы рисунки рассматривать. А уходя, долго еще с воспитателем про Степана говорили.

— Мы его обязательно на поруки возьмем! Его в музыкальную школу отдать надо!..

Задумался Степка, про какую такую школу они говорят; ему и невдомек, что есть школы, где петь учат.

Не прошло и недели, как двое из них вернулись за Степаном, бумагу привезли. Одели Степана в сапоги, сатиновую рубаху, теплый пиджак дали, обрядили честь-честью и отпустили.