Вернулась Алина, уже в коротком красном халатике, не обремененном пуговицами, с подносом, на котором красовалась бутылка определенно местного вина без этикетки и закуски – забавная смесь здешних морских деликатесов и импортных конфет. Присела на тахту напротив устроившегося в кресле Мазура, улыбнулась:
– Там у папы в баре полно разных импортных напитков, но я подумала: ты их в своих экзотических морях столько выдул…
– Правильно рассуждаешь, – сказал Мазур. – А вот местное вино для меня как раз – несказанная экзотика… У тебя родители кто?
– Мама не работает. А папа – директор рыбзавода. Рыбзавод, конечно, под стать городку, но все равно по тутошним меркам папа – большой человек. – Она это произнесла чуточку иронически. – Начальство у него пасется, заезжих гостей деликатесами из спепцеха потчуют… – она фыркнула. – А они потом, когда пьют у нас на даче, так и норовят украдкой пониже спины похлопать. Один даже предлагал в Москву увезти, в актрисы протолкнуть, бахвалился, у него связи на всех киностудиях, начиная с «Мосфильма». Только я потом узнала: всего-то навсего секретарь райкома партии, даже не первый, а в Москве таких райкомов и таких секретарей…
– А что, хотелось стать актрисой?
– Лет в десять, – сказала Алина, наполняя красивые высокие стаканы с золотистым узором и неизвестным Мазуру гербом. – Потом как-то отрезало… Ну что, за нашу встречу?
– Давай, – сказал Мазур. – А вино не молодое? А то, знаю я, как оно на человека действует. Пьешь, как газировку, а потом захотел встать – и сам не заметил, как в угол улетел…
– Ну что ты, вполне выдержанное, – Алина улыбнулась не без игривости. – Зачем ты мне, лежащий в углу пластом… Самое нормальное вино. А закусывать его лучше всего вот этим нашим местным деликатесом. Специфический такой деликатес, в других местах почти не встречается…
Она взяла красивые позолоченные щипчики и положила Мазуру полное блюдце каких-то белесоватых полосок, политых желтоватым соусом. Пояснила:
– Это вроде морского гребешка, если ты любишь всякую морскую живность.
– Люблю, – сказал Мазур.
Чокнулся с ней, отпил полстакана, подцепил вилкой ломтик, сунул в рот – и сразу узнал вкус, в самом деле недурной. Ухмыльнулся про себя: красотка Алина собиралась развлечься по полной программе. Представления не имея, что их со свойствами этого деликатеса как-то познакомил доктор Лымарь. Вареная нога рапаны – больше ничего у этого моллюска и не едят. Мало того, что хорош на вкус, да вдобавок, как бы поделикатнее выразиться, мужик после доброй порции до утра не угомонится…
Судя по прислоненной к спинке кресла гитаре, романтику следовало потреблять полными поварешками. Ну что ж, Мазур и это умел. Взял гитару, убедился, что настроена, и выдал с перезвоном недавно слышанное от Лымаря:
Алина смеялась, лежа на широкой тахте в вольной, но никак не вульгарной позе, открывавшей многие ее достоинства. Мазур выкладывался в творческом экстазе.
– Вот вечно вы так, моряки, – сказала она наконец, – нет, чтобы спеть что-нибудь лирическое, вечно вас на пошлости тянет…
– Ну, мне простительно, – сказал Мазур. – Я моряк наполовину сухопутный. А, впрочем, как угодно даме…
Он повернул парочку колков, ударил по струнам:
– Вот это уже совсем другое настроение, – сказала Алина, щурясь. – Пусть и не морская, но лирика…
И посмотрела так, что после этого оставалось только встать и подойти к ней. Ну, он и подошел…
…Драйтон теснил его к борту, делая быстрые выпады длинным узким кинжалом – а Мазур почему-то отступал и отступал, даже не пытаясь перейти в атаку или выбить нож. А это было хуже всего – потому что там, в синей прозрачной воде, у самого борта лежал Большой Музунгу, только и ожидавший, когда спина Мазура покажется над планширом яхты. Самое жуткое – Мазур отчего-то так и не мог понять, есть у него в руке нож или нет…
– Ты же мертвый, – выдохнул он, едва не пропустив очередной удар. – Ты же на дне…