Как ты ко мне добра…

И все-таки жизнь ее расцвела ожиданием телефонных звонков, неудобными, несвоевременными свиданиями, утомительными спектаклями, которые она смотрела и не видела, потому что придирчиво и нервно наблюдала за Володей, а в антрактах надо было ходить за кулисы и поддерживать его боевой дух. За кулисами было многолюдно, все были взвинченные, злые, торопились куда-то. Вета садилась в кресло в углу комнаты и молчала. Иногда после спектаклей, когда все размывались, вспыхивали стихийные, бестолковые, голодные пьянки. Магазины были закрыты, не было ни спиртного, ни закуски, ни денег, было одно желание да принесенная кем-нибудь из поклонников бутылка шампанского или дорогого коньяка, послужившая затравкой. И вся компания начинала метаться, тесно вколачивалась в какие-то чужие машины, барабанила в закрытые двери ресторанов, звонила из всех автоматов полузабытым друзьям, «отличным ребятам» и «мировым бабам», и наконец успокаивалась, набившись в чью-нибудь маленькую тихую кухню, где подметалось все подряд: вчерашний обед и припасы на будущую неделю, сосиски, пельмени, яйца, хлеб, масло, макароны… Водка находилась почти всегда и не давала угаснуть веселью. Они привыкли к ночной жизни. А Вета, выдержав несколько ночных кутежей, взбунтовалась и больше в них не участвовала. Она ждала.

В июне начались разговоры о гастролях. Он уезжал надолго, на два месяца, и Вета с ужасом думала, что опять остается одна. И вдруг он позвонил ей утром на работу:

— Вета, отпросись, у меня срочное дело, нам надо повидаться.

— Хорошо. Где ты?

— Я здесь, у проходной, у меня такси.

— Зачем?

— Мы поедем ко мне, у нас мало времени…

— Хорошо. Сейчас, — сказала Вета, и сердце ее предательски громко и медленно забилось в груди.

— Девочки, по-моему, у Веты события… — радостно запела Света. — Посмотрите на нее! Все видят? Так выглядит полководец, которому предстоит проиграть сражение…

В комнате у Володи был порядок, чистота и даже какой-то немужской уют; он, видимо, был из тех, что любят повозиться дома, приспособить полочку, покрасить, что-нибудь смастерить. На окне на специальной скамеечке цвела немодная теперь китайская роза. Вета провела пальцем по листу и с удивлением увидела — пыли на цветах не было. Она вдруг успокоилась, набралась решимости и почти по-деловому ожидала, как развернутся события.

— Вета, — сказал Володя, подошел к ней вплотную и обнял ее, — Вета, выходи за меня замуж…

Это было так неожиданно, и старомодно, и нелепо, что Вета едва не расхохоталась.

— Но ты же некоторым образом женат, — едва выговорила она.

Вот так номер с ней вышел, она совершенно не имела этого в виду, она не любила его, не уважала, она искала дружка, беззаботного любовника, пока… пока кто-то другой, незнакомый, неизвестный ей еще не вынырнул из тумана, скрывавшего то, что ждет ее впереди. Она надеялась, все еще надеялась, что он когда-то придет и переменит всю ее жизнь, но с Володей он не мог иметь ничего общего. И вдруг — такая глупость. Почему это так легко получается у других, а у нее — такая ерунда. Она попыталась осторожно высвободиться из его объятий, но он не отпустил.

— Ну и что? — сказал он весело. — Я разведусь, поедешь со мной на гастроли…

И тут Вета наконец сообразила: он просто не мог иначе, он считал себя обязанным, прежде чем лечь в постель, разыграть эту банальнейшую сценку. Не собирался он ни разводиться, ни жениться, просто у него нет вкуса, дурень он, а она-то верит каждому сказанному им слову, все принимает всерьез. Господи, когда она поумнеет! Она знала, сейчас будет стыдно, сейчас будет ужасное разочарование, но терпела, терпела, пока он хитро теснил ее к дивану. «Господи, какой дурак, — думала она, — зачем все это? Мы же не дети. Не надо, я сама…»

— Володя, не надо, я сама.

Он улыбнулся немного растерянно, но привычка подхватывать чужую реплику на лету уже работала, и вот он уже раздевался с ненужной, привычной сценической щеголеватостью.

Наконец-то она могла закрыть глаза и не думать ни о чем. Нет, не так-то это было просто, ей мешала незнакомая, непривычная обстановка, стыд, путаница мыслей, чувств. И все-таки желанное забвение пришло, а за ним пришло наслаждение и освободило, унесло, возвысило. И утешило ее.

— Какой я был дурак, — лепетал Володя, — после спектакля я приеду к тебе, можно?

— Можно.

* * *

— Вета, что случилось? Я звоню, а трубку все время берет какой-то тип…

— Все в порядке, Ира. Это Володя.

— Кто такой Володя? Это что — серьезно?

— Нет, пустяки. На днях он уезжает, надолго. Нет, Ирка, ты можешь быть совершенно спокойна.

— Но ты говоришь об этом с грустью…

— Еще с какой! Я боюсь одиночества, скуки, даже бессонницы стала бояться, можешь себе представить?

— Тебе пора замуж.

— Ой как пора! Давным-давно пора.

— Ну вот видишь, на ловца и зверь бежит. Я, думаешь, зачем тебя разыскивала? К нам опять приехал жених!

— Ирка! Ты меня пугаешь! Неужели опять Марис?

— Нет, не угадала. На этот раз — его прекрасный брат.

— Айнис? Ты шутишь! Он сватался к тебе?