Как ты смеешь

– Значит, у нас все в порядке? – спрашивает она.

С одной стороны, мне хочется все ей рассказать, объяснить, почему ей нужно опасаться Бет, которая уже ступила на тропу войны. Но она же сама рассказывает мне только то, что хочет. Вот и я решаю промолчать.

– Место флаера досталось Бет, – говорит она, словно прочитав мои мысли. Похоже, они это обе умеют. – Она теперь главная. И на матче она будет летать.

«Колетт, – хочется сказать мне, – почему ты думаешь, что на этом дело и кончится? Тебе придется отдать ей все, пока мы не поймем, что ей на самом деле нужно. Пока она сама этого не поймет».

– Сначала я назначила ее капитаном. Теперь флаером, – она испытующе смотрит на меня.

«Никто меня не назначал, – слышу я голос Бет. – Я сама себя назначила. Сама себя сделала».

Колетт хватается за переключатель передач.

– А что еще мне было делать? – спрашивает она, и вид у нее немного ошарашенный. – Господи, она всего лишь семнадцатилетняя девчонка. С какой стати…

Она умолкает.

– Скоро ей надоест, – наконец произносит она, словно пытаясь убедить саму себя. – Так всегда бывает.

Вернувшись домой, сажусь у компьютера, вперившись в экран, чуть не утыкаясь в него лбом, и читаю новости.

«Пока ответов нет: причина смерти гвардейца до сих пор не выяснена».

А если они решат, что это убийство, чем это обернется? Что будет с нами – с Колетт, со мной?

Колетт, Колетт. Мой сержант, бросивший меня в самое пекло сражения…

Я хотела стать частью ее мира, но не думала, что этот мир окажется таким.

Ночью мне снится тот вечер, когда мы с Бет впервые напились в хлам. Мы забрались на гору Блэк-Эш, и она все повторяла: «Ты точно готова, Эдди? Готова, на сто процентов?» И я отвечала, что да; в голове стоял туман от шнапса, и от восторга хотелось скакать. «Но ты же не боишься, Эдди? Докажи, что у тебя львиное сердце».

Я помню, как упала, зажмурив глаза, уже почти в бреду, и Бет подползла ко мне без рубашки, в огненно-красном лифчике. Сказала, что будет следить, чтобы я не скатилась к краю обрыва. Что спасет нас обеих.

Ты только вниз не смотри, Эдди. Никогда не смотри вниз.

А ее голос исходил словно из глубокой расселины где-то внутри меня и отзывался в груди, в горле, в голове, в сердце.

«Когда смотришь в бездну, Эдди, – сказала она, и ее глаза блеснули, как две сияющие звезды, смеющиеся, а может, плачущие, – бездна тоже смотрит в тебя»[43].

Глава 24

Пятница: три дня до финального матча

– Угадай, что я делаю? – спрашивает Бет. Звонит ни свет, ни заря; я стою перед зеркалом и пытаюсь выровнять тон, рисуя нежно-розовым щеки, подкрашивая веки, намазывая дрожащие губы.

Я молчу. Мне не нравится ее голос. Кошка, заговаривающая уши канарейке.

– Газету читаю. Мать чуть в обморок не рухнула. «Ты что, знаешь, что такое газета, дочь?» – говорит. Чувство юмора – это у нас семейное.

– Угу.

– «Источник в Национальной гвардии выразил сомнения, что смерть сержанта наступила в результате самоубийства, – зачитывает она. – Пробы пороха, взятые с ладоней жертвы, показали лишь остаточные следы вещества».

Я по-прежнему молчу.

– О, и как выяснилось, ты была права, – она делает короткую паузу и, кажется, откусывает чего-то. Мне представляется, что она рвет зубами сырое мясо. – Смерть наступила от выстрела в рот, а не в висок. Помню, ты сказала, что перепутала, а оказывается, ничего ты не перепутала, Эдди.

Над головой неумолимо жужжит умирающая лампа.

Я в женском туалете на первом этаже, во второй кабинке, и меня только что стошнило. Правая щека лежит на фаянсовом ободе унитаза. Я уже забыла, каково это, когда тебя просто тошнит, а не когда ты, как Эмили, суешь палец в сопротивляющуюся глотку и молишь о том, чтобы из тебя поскорее вышло ненавистное месиво из съеденных кексов или кислотная жижа из водки с лимонным соком – «чирлидерское пиво», как его называют. Как мы его называем. Нет, эта рвота возвращает меня в мои семь лет, заставляет вспомнить те мгновения, когда я только сошла с карусели или обнаружила дохлую крысу под крылечком; или когда поняла, что тот, кого я любила всем сердцем, никогда не любил меня.

И вот я сижу на полу в туалете, все еще сжимая в руках влажную газету, и слова расплываются перед глазами:

«Полицейское управление отказывается комментировать противоречивые данные с места преступления, но близкий к следствию источник поставил под сомнение положение оружия относительно тела погибшего. Как правило, в результате отдачи пистолет оказывается позади тела, а не рядом с головой, где его обнаружили в данном случае».

Живот снова скручивает.

Вдруг рядом возникает Бет: возвышаясь надо мной, она протягивает мне длинную ленту бумажных полотенец. Лента тянется от автомата на стене – Бет отмотала полотенца, но не стала отрывать.