– Ладно, ладно, потом на эту тему поговорим… Сейчас не время. Похороны будут завтра. Я еще не знаю, где будет прощание, но я потом тебе перезвоню и скажу… Хорошо? Ну все, Зоя, отключаюсь. Времени совсем нет, сама понимаешь…
Зоя не помнила, как прошел тот день. Кажется, она автоматически доехала до своей остановки, вышла из автобуса, приплелась в институт. Даже просидела первую лекцию, как истукан, не услышав ни слова из того, что говорил преподаватель. Со второй лекции ушла… Побрела домой пешком, не замечая морозного хмурого дня. Внутри было пусто и тоже морозно, и еще почему-то ужасно стыдно. Стыдно перед отцом. Он свое отцовство принял с такой радостью и готовностью ее любить… А она даже папой его ни разу не назвала… Не успела… Ну почему все так, почему? Ведь она бы обязательно… Чуть позже… Почему, почему?!
Не было ответов на ее вопросы. Кто может знать – почему? Надо самой на все вопросы отвечать…
А еще почему-то она все время думала о маме. Думала о том, что мама когда-то очень любила отца. Он ее предал, а она его простила. Да, она его простила! Она никогда не говорила о нем именно потому, что простила! Не сочиняла историй про погибшего летчика или капитана дальнего плавания, не проклинала за то, что выбрал другую женщину… Да, она просто не поминала его имени всуе. Теперь они встретятся, наверное, там… И поговорят… И объяснят все друг другу…
А она, их дочь, опять осталась одна. Совсем одна. И надо как-то набраться сил, чтобы завтра пойти на похороны…
Так получилось, что в зале прощания она тоже стояла совсем одна. Маша, Миша и Кирилл держались общей кучкой, и она тоже подошла было к ним, но… Остановилась вдруг. Помешало что-то. Наверное, почувствовала вдруг, что они ее отторгают. У отторжения ведь тоже есть энергия, и довольно ощутимая, между прочим. Будто встает меж людьми некая стена, через которую невозможно пройти. И это так неожиданно бывает, и так больно… И даже сразу не понимаешь – почему тебе так обидно и больно? Вчера еще были свои ребята, родные, а сегодня… И вроде горе должно быть общим, а нет… Вроде как и горе уже отдельное. У нас свое, у тебя – свое…
Правда, Кирилл потом все-таки подошел к ней. Вздохнул, проговорил довольно холодно:
– Прости, Зоя. Прости, но обстоятельства переменились, как сама понимаешь. Никто ведь не мог предполагать, что… Так все получится… Прости, Зоя, прости.
Она даже не успела ничего ответить – так быстро он отошел, снова встал рядом с Машей и Мишей.
Бабушку Нину Захаровну все время стерегли с двух сторон Ирина Сергеевна и Эмма Викторовна. Как на страже стояли. Казалось, подойди она к бабушке поближе – зашипят и палками прогонят. Да она уже и боялась подходить… Стояла, как соляной столб, одна в сторонке. И не понимала ничего, что с ними со всеми происходит…
Впрочем, позже Маша ей все объяснила. Когда приехали с кладбища к поминальному столу в квартиру отца и Нины Захаровны. Все поднялись в квартиру, а Маша остановила ее на лестничной клетке, тронув за локоть:
– Давай постоим немного, перекурим…
– Да я же не курю, Маш. Ты знаешь.
– Ну, не кури… Просто так постой… Послушай, что я тебе скажу… Куда же я сигареты засунула, не помню! А, вот, в кармане…
Маша прикурила, сделала пару нервных затяжек, потом посмотрела ей прямо в глаза, заговорила довольно жестко:
– Я буду честной с тобой, Зоя… Чего ходить вокруг да около, лживые реверансы делать? Ты не против, надеюсь?
– Нет…
– Вот и хорошо. Значит, так… Давай примем за основу то обстоятельство, что каждый в этой жизни любит только себя и в первую очередь беспокоится о себе, любимом. И переживает исключительно за себя. За то, чтобы жить как можно лучше. То есть ничего ни с кем не делить. Потому что, когда начинаешь делить, целого уже не получается, а значит, и хорошо никому не получается. Ни вашим, ни нашим… Понимаешь, о чем я толкую, Зой?
– Нет… Как-то не очень…
– Да не ври! Все ты прекрасно понимаешь! Ты ж не глупая вроде, вон диплом юридического скоро получишь!
– При чем тут…